Пришлось признать, что ответственность за случившееся лежала на мне, и за свою злую, мстительную выходку мне было стыдно.

В отделение увезли только Фила с Бэзилом, потому что к приезду полиции Томаш сбежал, и никто не видел, как.

Такой расклад получился парням на руку. Оба написали объяснительные о том, что Слава напал на них, а ввиду того, что заявления от него самого не было, виноватым вышел именно он.

Потом за ними приехала мама Бэзила и быстренько забрала домой.

Всё обошлось мирно, спокойно и по бытовому. Расстроенным остался только поверженный Фил. Однако, когда на следующий день Томаш в школу не пришёл, немного повеселев, Фил принялся рассказывать всем, что сломал ему нос и обеспечил сотрясение.

Люди склонны верить красивым байкам гораздо больше, чем собственным глазам, а поскольку Томаш в последующие дни так и не объявился, заварушка с дракой постепенно превратилась в историю праведного возмездия, и Фила все считали победителем.

С каждым следующим днём отсутствия Томаша говорить о нём стали реже, а я думать всё больше. Только теперь эти мысли были не о любви. Они напоминали волнение.

За полтора года Томаш не пропустил ни одного учебного дня.

Чего бы там он не задумал, так поступать с ним не стоило. У него могла быть какая-нибудь болезнь или травма, о которой мы не знали.

Мне снова начала сниться Надя и её злые упрёки. Не то, чтобы это когда-либо прекращалось, но теперь возобновилось с новой силой.

«Это ты во всём виновата!» — хлёсткий, обвинительный голос не умолкал в голове даже днём.

Во вторник я написала Томашу. В среду даже позвонила, однако номер оказался заблокирован, а в пятницу решилась на странный шаг, о котором не должен был знать никто из наших, иначе начались бы расспросы.

Сославшись на головную боль, я ушла с географии и отправилась к корпусу средней школы, где училась сестра Томаша, Даша.

Их охранник меня знал. Его иногда присылали к нам на смену Марату.

— Я к Елене Владимировне, — я показала подготовленную заранее папку. — Тамара Андреевна просила передать.

— Какой ещё Елене Владимировне? — удивился охранник. — Какой класс?

— Тамара Андреевна просто сказала отнести Елене Владимировне.

— А фамилия?

— Без понятия. Могу здесь оставить, — я положила папку с ему на столик. — А вы ей передадите.

Охранник со страхом уставился на папку.

— Может, Елене Викторовне?

— Может и Викторовне. Помню что-то на «В».

Он снял трубку внутреннего телефона и набрал номер.

В том, что он позвонит и скажет про меня, я не сомневалась, как и в том, что училка, как бы её не звали, услышав имя Тамары согласится, чтобы я к ней поднялась. А там… Там по обстоятельствам.

Я могла бы дождаться Дашу возле школы, но в каком она классе, не знала, а караулить у входа три часа под дождём, желания не было.

— Шестой «Д», — сказал охранник. — Второй этаж. С правой стороны, почти в самом конце.

В ту же секунду прозвенел звонок на перемену, и только я прошла через турникеты, как послышался нарастающий гул. Не такой мощный и низкий, как у нас в школе, а яростный и звонкий, словно рассыпавшиеся и раскатившиеся по полу в пустой комнате камушки.

По моим прикидкам Даша должна была учиться классе в пятом.

Я поднялась на второй этаж.

Мчавшийся с выпученными глазами по коридору пацан чуть не сбил меня с ног. За ним гнались две девчонки, влетев в мужской туалет, пацан быстро захлопнул дверь, и девчонки с громким возгласом разочарования остановились.

— Привет, — я подошла к ним. — Знаете Дашу Томаш?

Девочки удивлённо переглянулись.

— С ней что-то случилось? — спросила одна.

— Просто хочу поговорить. Это насчёт её брата.

— Она в четвёртом «Б», но, кажется, болеет. Мы с ней сценку Новый год вместе репетируем. А сейчас её нет, и Светлана Сергеевна ищет замену.

— А где она живёт, кто-нибудь знает?

Подружки замотали головами. Преследуемый ими пацан, крадучись по стеночке, выбрался из туалета, и они, тут же позабыв про меня, бросились за ним.

Я отправилась искать четвёртый «Б».

— Здравствуйте! — я подошла к двум учительницам, разговаривающим между открытыми классами. — Я по поручению Тамары Андреевны, ищу Дашу Томаш. Мы хотели связаться с её братом, но не можем дозвониться.

— Даша болеет, — сказала одна из женщин. — Её мама звонила мне во вторник. У них грипп и вся семья вповалку. Передай Тамаре Андреевне, что волноваться не стоит.

Вероятно, так оно и было. Обычный сезонный вирус. Тем более в такую погоду.

Я и сама никак не могла поправиться. Холод, сопли, температура, сырость, туман, лужи, жалкие промокшие люди и никакого просвета ни на небе, ни в мыслях, ни в чувствах.

Через несколько дней наступил ноябрь. С Лизой мы не помирились. К Кощею снова приходил врач и рекомендовал ему лечь в больницу на обследование. Кощей сопротивлялся и ворчал, гоняя меня то в аптеку, то в поликлинику.

Отнести его анализы, а точнее банку с мочой, нужно было успеть до школы.

На первом уроке писали сочинение, и русичка тысячу раз предупредила меня, чтобы не вздумала пропускать.

Я неслась по тёмным утренним улицам, как угорелая. Позавтракать не успела. Глотнула холодной воды из чайника, и она, отзываясь колющими спазмами, булькала в желудке.

О том, чтобы согреться, речи не шло. Мне уже казалось, что чувствовать себя ужасно — совершенно нормальное состояние. Точно также, как ходить в вечно влажных ботинках.

Я влетела в поликлинику и сразу понеслась на второй этаж, где принимали анализы. Несколько человек закричали мне в спину, что нужно раздеться и надеть бахилы, но было не до того. Поставила пластиковую банку с мочой на приёмный стол, сунула под неё направление и рванула мыть руки.

В туалете пахло моющим средством, в кабинках уборщица домывала полы. Включив воду, я намылила руки и мельком взглянула на неё через зеркало. По виду русская, чуть больше сорока, блёклые русые волосы забраны в хвост, под глазами мешки.

Неодобрительно покосившись на мои ноги, она громко стянула резиновые перчатки и, подхватив швабру, ушла.

Где-то я её уже видела. И не в халате и перчатках, а в каком-то более приличном виде. Накрашенную, с распущенными волосами.

Всю дорогу до школы её лицо то и дело всплывало у меня перед глазами, а потом, когда за пять минут до звонка я влетела в школьную раздевалку, меня вдруг осенило: это же мама Томаша!

Странно, что она уборщица. Томаш всегда выглядел так, будто в деньгах не нуждался.