кузнец успел увидеть с десяток тёмных фигур, разом прорисовавшихся над громадой поваленного тиса. Неизвестные, должно быть, только что вскарабкались на толстый ствол, собираясь сверху обрушиться на путников. Следом за ними лезли ещё человек пять. Слабый огонь неясно высветил их лица — можно было лишь различить грязные заросли волос, у всех примерно одинаковых, бороды разной длины, да глаза, мрачно сверкавшие, будто у зверья. Однако лезвия коротких мечей и топоров, тоже коротких, скорее лесорубных, а не боевых, сверкали куда ярче.

— Ксавье, спиной ко мне! — крикнул Эдгар, успев отскочить на несколько шагов, чтобы незваные гости не оказались и впрямь на его плечах, поднимая своё оружие. — Эй, вы, что вам надо?! Мы — мирные путники, и у нас нет денег!

— Это у рыцаря-то в полном вооружении пусто в кошельке? — воскликнул один из незнакомцев. — Так я и поверил! Когда у вас нет денег, вы их берете у кого хотите и сколько хотите! Знаем мы вас, рыцарей... Да и ваши доспехи с оружием стоят немало, а уж лошадки — просто загляденье! На ярмарке в Дувре я за них выручу, пожалуй, не меньше четырёх марок!

Название французского города прозвучало как раз вовремя. Эдгара тотчас осенило: ведь эти люди говорят по-французски, а не по-английски, хотя они уж точно не рыцари...

— Так вы франки? — воскликнул кузнец. — Но и мы тоже. Если даже вы разбойники, то неужто в чужом краю станете нападать на своих?!

Некоторых незнакомцев это, казалось, смутило.

— Может, они и вправду французы? — нерешительно заметил один из них. — Правда, рыцари и здесь лопочут по-нашему, но выговор всё равно малость другой. Годится ли, коли так, резать им глотки?

Но предводителя (а в том, что первый из заговоривших с ними разбойников их предводитель, Эдгар уже не сомневался) никакие соображения поколебать не могли.

— Ты, Роже, давно стал таким добропорядочным? — рявкнул он на своего товарища. — Во Франции ты потрошил своих, не думая о родстве с ними, а как всадники руанского прево[19] погонялись за нами и заставили перебраться в эту тупоголовую Англию, где грабить толком некого, так ты сразу и полюбил французов?! Даже проклятых рыцарей, которые только и делают, что дерутся да молятся, дерутся, да молятся! И грабят не меньше нашего, только их за это не вешают... Так, что ли?

Остальные загалдели, перебивая друг друга, и тут Эдгар возвысил голос:

— Ты что болтаешь о том, чего не знаешь, громила?! — рявкнул он. — Рыцари бывают всякие, как всякие мастеровые, всякие крестьяне, всякие воины, даже, прости меня, Господи, говорят, всякие попы... Только если наш грешный мир, в котором льётся столько крови и творится столько зла, что-то и спасает ещё от геенны огненной, то это святая вера в Бога, молитвы праведников, а ещё рыцарская честь! И если среди рыцарей, как среди всех прочих людей, попадаются иной раз бесчестные грабители, то среди вас-то, разбойников, — все такие!

Если бы в продолжение всей этой сцены молодой странник мог рассуждать хладнокровно, он, скорее всего, действовал бы точно так же. Это, во-первых, задержало нападение, и над лесом показалась луна, а во-вторых, позволило Ксавье занять позицию за спиной своего господина. Мальчик сжимал в руке меч, и хотя эта рука чуть-чуть дрожала, юный оруженосец стоял твёрдо, готовый драться. О том, что разбойники могут передумать и отпустить путников с миром, мечтать не приходилось — при всей своей неопытности Эдгар не раз слыхал о лесных бродягах и очень хорошо знал, что никакой совести в них пробудить невозможно. Правда, именно в Англии некоторые бродячие жонглёры[20] слагали и пели баллады о добром разбойнике по имени Робин Гуд, который будто бы грабил только богатых и помогал бедным, но верили этим сказкам только деревенские ребятишки да девчонки — народ отлично знал, что разбойники не бывают благородными, а обидой на знатных рыцарей и болтовнёй о справедливости прикрываются все головорезы.

Тем не менее, в душе Эдгар подивился пылкости собственных слов. И впрямь дух предка, носившего с ним одно имя, пробудился в юном самозванце — если он уже и не считал себя настоящим рыцарем, то, по крайней мере, чувствовал родство со всеми рыцарями на свете и готов был дать отпор хулителю рыцарства. Только вот разбойников было слишком много — человек пятнадцать, и драться путешественник умел, увы, не так славно, как его молочный брат Луи. Тот бы, верно, бросился в схватку с лесными головорезами, не задумываясь...

— Ах, ты ещё и грубишь, сэр рыцарь! — завопил в ответ на гневные слова путника предводитель разбойников. — А я-то подумывал, не оставить ли вас в живых, ощипав ваши пёрышки!.. Впрочем, могу и теперь ещё сжалиться если только вы оба сложите оружие, снимете одёжку и положите рядком с оружием... Штаны, так и быть, можете оставить — не резон мне, грубияну неумытому, любоваться на рыцарское достоинство! Только быстро, не то к утру волки оставят от вас только косточки... Видите, какой я добрый?

— Ты не добрый, ты просто трус! — расхохотался Эдгар. — Ты боишься моего топора, вот и пытаешься взять нас без драки. Небось понимаешь, что я трёх-четырёх из вас уж точно положу. Ну так не выйдет у тебя ничего: я знаю, что в живых вы никого не оставляете. Хотя, впрочем, если дадите уехать моему оруженосцу, я, может быть, и сложу оружие.

— Я не уеду! — закричал Ксавье, ещё плотнее прижимаясь спиной к спине кузнеца. — Я не уеду, нет!

— Ну, так пропадайте оба!

Разбойники посыпались с толстого ствола, размахивая мечами и топорами, причём один из них так ловко спрыгнул, что пролетел вперёд шагов на шесть и точно угодил под топор Эдгара. Кровь, хлынувшая на сапоги странника, впервые пролитая им человеческая кровь, так ошеломила юношу, что следующего удара он едва не пропустил, и подскочивший к нему разбойник успел опустить свой меч, однако природная быстрота спасла