Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вернее, действия по разделу имущества производил не Глеб, а Ольга, выставив ему свои материальные претензии.
Выйдя из клиники, она отправилась в специальный санаторий, который ей посоветовали врачи. С мужем она практически не виделась и не разговаривала. Зато с ней поговорила свекровь.
– Оля, ты разве не видишь, в каком он состоянии, его нельзя сейчас бросать и оставлять одного.
– А он не один, вы тут все с ним носитесь, трясетесь над ним, моего отсутствия он даже не заметит, – недовольно отвечала она.
– Но ты его жена! – увещевала свекровь. – Вы оба потеряли ребенка, и вам надо поддерживать друг друга в такой момент! А не порознь переживать это горе!
– Что вы можете в этом понимать! – повысила голос невестка. – Я мать, мне гораздо труднее, чем ему! Ему что, он со своими бабами себе других детей нарожает! А я не могу, не могу сейчас ни о чем другом думать! Мне нужно сменить обстановку и переключиться, не то я с ума сойду! А Протасов – он сильный, он справится и без меня.
Надежда Константиновна больше ничего не стала говорить невестке, но сделала одну глупость, о которой потом жалела ужасно: уговорила Глеба поехать к жене в санаторий. Не то чтобы навестить – она узнала, что там есть свободные места, и даже поговорила с главврачом, который уверил, что они возьмут его на лечение и помогут, тем более это будет эффективно, раз оба родителя проходят лечение вместе.
Глеб никуда ехать не хотел и ничего делать тоже не хотел – лежал целыми днями дома, включал для фона телевизор и лежал. Бабушка, у которой он так и продолжал жить, была единственным человеком, который не предлагал ему брать себя в руки, что-то там с собой делать и продолжать жить тоже не предлагала. Единственное, что она сказала:
– Ты мужчина сильный, поэтому так страшно и тяжело переносишь горе. Сильным всегда больше достается. Справишься. Как тяжелую болезнь переживешь и справишься. За грань только не зайди и не угробь себя.
– Постараюсь, – не пообещал он ей.
О чем она ему и напомнила, когда мать принялась уговаривать сына поехать в санаторий к жене, поддержав Надежду Константиновну в ее желании хоть как-то помочь Глебу. Он поехал, но только потому, что не хотел ни с кем спорить и не хотел видеть, как сильно пугаются за него родители и бабушка.
Ольгу он застал в отдельном номере люкс, который сам и проплатил, с незнакомым мужиком в постели. Он постоял возле кровати, пока они не обратили на него внимание, занятые предварительными ласками, молча развернулся и вышел из номера.
– Я потеряла дочь! У меня болевой шок! – кричала Ольга и бежала за ним по коридору босая, поправляя на ходу распахивающийся халатик, что-то пытаясь донести до него, объяснить, а он уходил от нее навсегда. – Ты со мной даже не разговариваешь! Вообще не разговариваешь, не жалеешь! И не спишь со мной! Не обнимаешь! Хоть кто-то мне посочувствовал и понял меня! Понял, как мне тяжело! Хоть кто-то просто обнял меня!
Он не стал с ней разговаривать и на этот раз, просто вернулся в Москву и подал на развод. Когда элегантная женщина в загсе, приняв у него заявление, начала объяснять про сроки и формальности и что-то там про возможность помириться и урегулировать свои разногласия, Протасов перебил ее и тусклым, усталым голосом тяжело больного человека объяснил:
– У нас умерла дочь. И мы больше не можем быть вместе. Она считает, что я виноват в смерти дочери. К тому же у нее есть другой мужчина. Утешитель. Просто разведите нас как можно скорей.
Женщина посмотрела на него долгим сочувствующим взглядом и не стала задавать ненужных и пустых вопросов – все было предельно ясно и понятно. На следующий день ему выдали свидетельство о разводе.
Вернувшись из санатория и узнав, что он с ней развелся, Ольга объявила Протасову войну и подала иск в суд на раздел имущества; правильнее сказать, что ее материальная претензия предполагала не раздел, а «отбор нажитого имущества». Глеба это не волновало, он продолжал жить в своем серо-бело-черном тусклом мире, где пульсировала непрекращающаяся острая, не утихающая ни на мгновение боль, замешенная на уничтожающем чувстве вины.
Ольга ведь была права: он виноват, что Алиса умерла!
Не доглядел, пропустил болезнь дочери! Как можно было не понять и не заметить, что все это не просто какие-то гриппы и простуды и ослабление организма после них! Как можно было!
На судебные заседания он не ходил, но Лешка прислал каких-то своих юристов, Протасов подписал документы на право представлять его в суде и тут же забыл про это думать. Когда ему сообщили судебное решение и спросили, как он собирается распорядиться своей половиной квартиры, он подписал и разрешение на проведение сделок по недвижимости.
– Знаешь, ты поехал бы куда-нибудь, – сказала как-то ему бабушка. – Хоть и в свою Аргентину.
И он вдруг ухватился за идею уехать, даже как-то ожил, делом занялся… Правда, это было не совсем то, что имела в виду Антонина Степановна. Протасов понял, что ему надо вырваться из Москвы, что его душит этот город, эти деловые, все знающие люди со своими советами и добрыми намерениями, и принялся просматривать в Интернете варианты загородных домов, выставленных на продажу.
На этот хутор в Тамбовской области он наткнулся совершенно случайно, когда читал данные об одном из заинтересовавших его домов с участком и прочитал там, среди прочей информации, отзывы дизайнера, оформлявшего внутреннее убранство дома и несколько раз сославшегося на предыдущую свою работу на другом объекте. Глебу стало интересно, он поковырялся в разных сайтах и ссылках и нашел этот объект, а посмотрев, понял, что хочет именно его.
По нескольким причинам – далеко не только от Москвы, но и от других городов, трасс и магистралей, и людей: огромный просторный участок, леса вокруг, поля, луга, река рядом, интерьер и монументальность сооружения его тоже устраивали. И главное – расположен в тупике, и мимо никто не ездит. Оказалось, что он давно выставлен на продажу, и хозяева уже несколько раз опускали его в цене.
После первой же ночи, проведенной им в этом доме в качестве хозяина, к Глебу вернулись краски мира. Он встал утром, вышел на веранду, посмотрел вокруг и неожиданно понял, что все вновь обрело цвет и стало даже ярче, чем раньше.
Посветлевшее небо постепенно наполнялось розово-золотистыми сполохами рассвета, окрашивая верхушки величественных сосен и елей дальнего леса, неизбежно и неизменно напоминая, что начинается новый день и всегда будет начинаться, кто бы там у вас ни умер и какие бы страсти и горести вы ни переживали.
– Солнце встает над Аргентиной, – охрипшим голосом сказал Глеб по-испански.
Захваченный врасплох накрывшими его с головой воспоминаниями, он так и просидел на веранде всю ночь и теперь чувствовал, что замерз вполне ощутимо. Замерзли руки и пальцы на ногах, и уши, он почему-то не натянул на них борта вязаной теплой шапочки. Может, потому, что не чувствовал холода, проживая свое прошлое заново. Еще полтора года назад, переехав сюда, он запретил себе вспоминать хоть что-то, тем более смерть Алисы. Но не сильно-то его слушало его подсознание и постоянно подкидывало именно эти последние ее страшные дни, месяцы и часы, лишь иногда позволяя вспомнить и счастливые моменты жизни его ребенка. И он мучительно вытаскивал себя из этих картин прошлого и долго потом приходил в более-менее ровное состояние.