У всех у них, вместе взятых, семеро очаровательных детей, появившихся на свет в разных странах. У некоторых из них есть даже право выбора одной из двух национальностей. Моя жена много времени проводит у них в гостях. Но самая большая радость для нас — видеть летом всю семью в сборе в нашем доме на морском побережье в Тоскане, в местечке Пунта-Ала. В моем разросшемся многоязычном семействе заложены зерна шести различных культур и национальностей, и это проявляется уже сейчас или может обнаружить себя в будущем. Все члены этой большой семьи придерживаются прогрессивных социальных и политических взглядов. Так что если судить по моим собственным отпрыскам, то можно с полной уверенностью утверждать, что молодое поколение лучше старого.

Теперь, когда мои дети выросли и прочно стоят на собственных ногах, я считаю, что могу и просто должен несколько сместить центр своих обязанностей, своей ответственности, сосредоточив их на других проблемах. Уже с конца 50-х годов я все больше и больше склоняюсь к мысли, что буду продолжать свою деятельность в области промышленного управления лишь в том случае, если она будет одновременно служить более широким и всеобъемлющим целям.

По мере того как эти неясные вначале идеи начали приобретать все более и более конкретные очертания, я принял решение прочно обосноваться в Риме. Нигде в мире обстановка в такой мере не благоприятствует раздумьям о нуждах человеческих и его проблемах, как в Европе. Здесь я и начал постепенно готовиться к новой в своей жизни фазе. Психологически я проделал за все эти годы почти полный круг, вернувшись в конце концов к некоторым идеалам и надеждам своей далекой юности. Потребовалось, однако, много времени, прежде чем я смог наконец исполнить свое давнее желание и вплотную заняться их осуществлением.

* * *

Как я уже отмечал, с конца 50-х годов я начал все чаще задаваться вопросом, правильно ли я выбрал дело, которым занимаюсь. Жизнь моя была интересной, наполненной и приносила удовлетворение. Я вырастил красивых, здоровых детей и мог бы по-прежнему обеспечивать их будущее. На работе я уже многие годы занимал ответственные посты, научился распознавать главное в любом деле и разрабатывать планы, мобилизовывать людей и средства на решение стоящих задач. Однако меня глубоко волновала общая ситуация в мире и не покидало беспокойство, когда я видел, как и на развитые, и на отсталые регионы мира накатывается огромная волна трудностей. И меня тревожил вопрос, что лично я могу в этой связи предпринять.

Видимо, к этому времени я достиг состояния, которое, если я не ошибаюсь, называют пятым возрастом — возрастом размышлений. Полный сил и энергии, умеющий управлять (по складу ума и образованию), я не мог представить себе размышлений без действия и считал, что осознание вырисовывающегося множества дел, которые ожидают каждого из нас в этом мире, должно быть немедленно переведено в конкретные дела. Одних лишь идей — пусть даже стоящих — казалось недостаточно. Побывав и поработав во многих районах мира, я имел возможность убедиться, как удивительно плохо поставлено там управление делами человеческими. У меня не оставалось сомнений, что не так уж много усилий нужно затрачивать, чтобы организовать многое значительно разумнее и эффективнее.

Больше всего потрясла меня картина, увиденная в одном из охваченных нищетой районов Азии. Скудные продукты, которые давала там земля, делились на пять равных частей. Первая шла землевладельцу, которому принадлежала земля и все расположенные на ней селения. Этот полновластный правитель обеспечивал земледельцев и водой, за что получал еще одну часть общего продукта. Следующие две части шли опять-таки к нему, поскольку он одновременно был владельцем и рабочего скота, и примитивных орудий труда, используемых крестьянами, он же снабжал их и семенами. В итоге только пятая часть всего урожая доставалась тем, кто действительно обрабатывал землю, и это было их единственным средством существования.

Конечно, такая вопиющая несправедливость не может продолжаться вечно, однажды она обязательно приводит к массовым протестам и восстаниям, свергающим в конце концов систему угнетения. И никакая иностранная помощь не в состоянии предотвратить этот процесс, хотя еще и бытует немало наивных иллюзий и проектов, как перераспределить ресурсы в международном масштабе, чтобы за счет благотворительности ускорить модернизацию и развитие отсталых районов мира. Мне даже приходилось слышать, что это, мол, обойдется недорого, что, например, защита от малярии одной семьи в Азии стоит меньше, чем модная стрижка в Нью-Йорке…

Многие американцы и европейцы и сейчас совершенно искренне верят, что даже при небольших затратах богатые страны могут сотворить чудеса. Сострадание — вещь важная, и никто с этим не спорит. Но как много на свете людей, спасенных от малярии и других болезней, но вынужденных затем по-прежнему влачить жалкое существование, обреченных на лишения, невежество и унижения!

И я постоянно спрашивал себя, что же можно сделать, чтобы искоренить вопиющую несправедливость и пороки человеческого общества. Не находя ответа на этот вопрос, я однако не сомневался в необходимости поиска кардинально новых подходов к основным человеческим проблемам и более эффективного управления действиями, направленными на их решение. И моим заветным желанием стало участие в такого рода деятельности.

* * *

Хотя я не мог позволить себе оставить постоянную работу в фирме «Фиат», мне хотелось иметь свободное время, которое я мог бы посвятить осуществлению зародившихся замыслов. Мое положение в фирме и отношения с главой компании Витторио Валлеттой помогли мне выработать приемлемое решение. Валлетта отличался исключительной преданностью «Фиату», ее можно было сравнить разве что с преданностью испанского монаха Иезуитскому ордену. Отдав «Фиату», по моим подсчетам, более 120 000 часов своей жизни, Валлетта превратил его в одну из самых сильных европейских компаний.

Я пришел на «Фиат», когда был еще совсем молод, и тоже работал там, не жалея сил, заключал контракты, завоевывал рынки, воспитывал персонал и добывал прибыли в самых различных уголках мира. В то же время я был не совсем обычным администратором и не вполне «вписывался» в аппарат компании. Проявив независимость взглядов в годы Сопротивления, я упрочил затем свою самостоятельность в ходе создания отделения «Фиата» в Латинской Америке (не копируя при этом в точности структуры головной фирмы). Мои взгляды на то, как надо управлять современной корпорацией, были, возможно, слишком современными и неортодоксальными по сравнению с твердым, но консервативным стилем управления, принятым в «Фиате». И многие из моих коллег были бы совсем не прочь от меня избавиться. Валлетта же, напротив, хотел, чтобы я остался. Этим я и воспользовался. В дружеских дискуссиях мы без труда пришли к окончательному соглашению о