Он выпрямил спину, взял в руки старую открытку и посмотрел на нее.

– Леннарт, – сказал он, – сколько фотоаппаратов щелкало там тогда, как ты думаешь? Не меньше двадцати пяти, а скорее всего, тридцать или сорок. В каждой шлюзовой камере кто-нибудь сходил на берег и фотографировал пароход и оставшихся пассажиров. Теперь эти фотографии уже находятся в двадцати-тридцати семейных альбомах. Самые разнообразные фотографии, первые, сделанные на набережной в Стокгольме перед отплытием, последние, вероятно, в Гётеборге. Ну, пусть примерно двадцать человек сделали за те три дня по тридцать снимков. Если мы угадали, получается по одной пленке на человека. Кроме того, там наверняка некоторые снимали кинофильмы. Леннарт, должно быть около шестисот фотографий… понимаешь! Шестьсот фотоснимков, а возможно, и тысяча.

– Да, – не сразу ответил Кольберг. – Я понял.

17

– Нам предстоит кошмарная работа, – сказал Мартин Бек.

– Хуже того, что мы делали до сих пор, быть не может, – заявил Кольберг.

– Возможно, эта идея глупая. Может, я ошибаюсь и это совершеннейшая чушь.

В эту игру они уже играли много раз. Мартин Бек сомневался и нуждался в чьей-либо поддержке. Он наперед знал, что услышит в ответ, а также знал, что Кольбергу известно, что он это знает. И все же ритуал каждый раз неуклонно соблюдался.

– Нам это обязательно что-нибудь даст, – упрямо твердил Кольберг. Подумал и добавил: – Кроме того, скоро мы станем частично безработными, так как уже установили всех, кроме нескольких человек, и с большинством вступили в контакт.

Убеждать Кольберг умел. В этом деле он был специалистом.

– Который час? – спросил Мартин Бек.

– Десять минут восьмого.

– Кто-нибудь из них живет поблизости?

Кольберг углубился в свой блокнот.

– Ближе, чем ты думаешь, – заявил он. – На Норр Меларстранд, какой-то полковник в отставке с супругой.

– Кто у них был? Ты?

– Нет, Меландер. Сказал, достойные люди.

– И больше ничего?

– Нет.

Асфальт был влажный, блестящий и скользкий. Кольберг со злостью выругался, когда задние колеса занесло при круговом движении по Линдхагенсплан. Через три минуты они уже приехали.

Им открыла супруга полковника.

– Аксель, два господина из полиции, – крикнула она в направлении комнаты.

– Пусть войдут, – прогремел господин полковник. – Или ты думаешь, я выйду к ним в коридор?

Мартин Бек стряхнул дождевые капли со шляпы и проскользнул внутрь. Кольберг с показной тщательностью вытирал подошвы на коврике.

– Прекрасная погода для маневров, – загрохотал полковник. – Надеюсь, вы извините, если я не буду вставать.

На столике перед ним лежали костяшки домино, стояли пузатенький коньячный бокал и бутылка «Реми Мартен». В двух метрах дальше светился экран телевизора, по комнате разносились оглушительные звуки какого-то эпизода многосерийного мультфильма о повседневной жизни семейства Джетсонов[22], который и при нормальном звуке нелегко было вынести.

– Погода для маневров, ха-ха! Коньяк, господа? Лучшее лекарство.

– Я за рулем, – похоронным голосом произнес Кольберг, не сводя глаз с бутылки.

Прошло секунд десять, прежде чем в Мартине Беке победило чувство солидарности. Он вышел из оцепенения и отрицательно покачал головой.

– Говори ты, – пробормотал он Кольбергу.

– Ну? – зарычал полковник.

Мартин Бек ухитрился выдавить из себя улыбку и сделал оправдательный жест. Попытка вступить в разговор вывела бы из строя его голосовые связки минимум на неделю, в этом он не сомневался. Беседа продолжалась.

– Фотографии? Нет, мы уже не фотографируем. Я плохо вижу, а Аксель каждый раз забывает перевести кадр. Тот воспитанный юноша, который был здесь две недели назад, тоже нас об этом спрашивал. Очень милый молодой человек.

Мартин Бек и Кольберг быстро обменялись взглядами, причем не только потому, что удивились, как супруга полковника описала Меландера.

– Просто удивительно, – гремел полковник. – Майор Йенш… ах, да вы ведь не знаете, кто такой майор Йенш. Во время рейса мы сидели с ним и с его супругой за одним столом. Он офицер-интендант, прекрасный человек. Мы одного возраста, но неудачный конец восточной кампании испортил ему карьеру. Сами знаете, во время войны у них от продовольственных запасов буквально полки ломились, но после войны им, беднягам, пришлось трудно. Ну конечно, Йеншу было не так уж и плохо, ведь он служил в интендантстве, а такие люди во время восстановления экономики на вес золота. Он стал управляющим продовольственной фирмой в Оснабрюке, если мне не изменяет память. Так что нам было о чем поговорить – столько общего, время пролетало просто незаметно. Майор Йенш во время войны много повидал. Да, много. Девять месяцев или одиннадцать он был офицером связи в Голубой дивизии. Голубая дивизия – знаете? Испанские элитные войска, которые Франко послал против большевиков. Должен сказать, что мы здесь у нас привыкли смотреть на итальянцев, испанцев, греков… гм, смотреть немного свысока, но должен сказать, ребята из Голубой дивизии свое дело знали…

Мартин Бек повернулся и с отчаянием уставился на экран телевизора, где в этот момент показывали репортаж как минимум месячной давности об уборке сахарной свеклы в Сконе. Внимание супруги полковника тоже было приковано к экрану – казалось, эта достойная женщина забыла обо всем, что происходит вокруг.

– Да, конечно, – прокричал Кольберг.

Потом он глубоко вздохнул и продолжил с удивительной силой и целенаправленностью:

– Господин полковник, вы только что упомянули о фотографировании. Просто удивительно…

Примерно минуту длилась уборка сахарной свеклы в Сконе. Она прекрасно успокаивала нервы.

– Простите? Ах да, я хотел сказать: просто удивительно, но майор Йенш был настоящим гением в области фотографии. Хотя видит и слышит ненамного лучше нас. Он фотографировал с утра до вечера, пару дней назад прислал нам бандероль с фотографиями, сделанными во время путешествия. Очень любезно с его стороны, наверняка ему пришлось заплатить несколько марок. Красивые фотографии. Такие же прекрасные, как и воспоминания, да.

Мартин Бек встал и приглушил звук телевизора. Он сделал это рефлекторно, для самозащиты, и сразу даже не сообразил, что делает. Фру полковник с недоумением посмотрела на него.

– Простите? Ах да, естественно. Котик, принеси, пожалуйста, фотографии, которые мы получили из Германии. Я хочу показать их господам.

Мартин Бек хмуро наблюдал, как женщина по имени Котик с трудом поднимается из кресла у телевизора.

Фотографии были цветные, размером 12 ´ 12. Они лежали в пакете, их могло быть штук пятнадцать, полковник сидел на диване и придерживал их большим и указательным пальцем левой руки. Мартин Бек и Кольберг заглядывали ему через плечо, каждый со своей стороны.

– Вот это мы, вот это фрау Йенш, это моя жена… а это я. Это снимок капитанского мостика. Видите, я разговариваю с капитаном. А это… к сожалению, глаза никуда не