это восстал против Мазони — шакалы… И он-то знал, что это за компания. Железные блатари. С ними не поспоришь — свою марку они держали.

Шакалы — уголовники из пригорода. Потому и прилипла к ним эта кличка, что нередко они «шакалили»… Неожиданно врывались в город на грузовиках и автобусах — и пошел гулять залихватский угарный ветер — держись, комиссионки, держись, толкучки и барахолки. Шакалы без добытого не смывались… Но милиция к ним относилась со снисходительностью…

Почему они так озлобились на Мазоню? Дорогу перешел… Конкуренция?

Впрочем, раздумывать здесь не приходилось. Тут же завязалась драка. Правда, шакалы не привыкли к подобным испытаниям — обычно ведь главенствовали они. А тут в драке оказались смышленые пацаны. И дрались остервенело, со вкусом. К тому же осмелели проспавшие шакалов боевики. Началась настоящая бойня. В ход шло все: от железных прутьев до ножей…

Шакалам пришлось убраться. Но одного они все же подрезали. И был это будущий «автор».

Зыбуля и несколько ребят отнесли его в ближайшую больницу. Но к утру он, потеряв много крови, умер…

Это сильно подействовало на микрорайон. Бушевали страсти на соседнем заводе. Правоохранительные органы, естественно, поволновались и в день похорон пацана оцепили весь район. Похороны были пышные, поскольку «контора» денег не жалела. Процессию сопровождала сотня мотоциклистов, и их душераздирающий вой поднял город.

И когда кладбище опустело, не ушли только двое. Анка-пулеметчица на корточках сидела перед свежей могилой и навзрыд рыдала, перебирая тонкими пальцами венок, на ленте которого было написано: «Мы отомстим».

В сторонке стоял мрачный Альберт. Он ждал Анку. Кто-то позвал его, но он лишь отмахнулся головой.

Тихий, ласковый ветерок стелился над кладбищем. Медленно уходили сумерки…

Мазоня понимал шакалов. Конечно, наступил им на пятки.

Он долго лежал на диване в зашторенной комнате и сквозь занавеску смотрел в окно. Он думал о том, что шакалы, видимо, пострашнее бачков — простотой и голыми руками эту братву не возьмешь.

Зыбулю он похвалил и тут же выругал, запретив Альберту участвовать в драках. С этого дня Зыбуля отвечал за него головой.

22

Мазоня был настроен воинственно. Он неожиданно потребовал, чтобы Альберт перестал курить. Собственно, Альберт по-настоящему и не курил, несмотря на то что прошел «столь глубокую школу детдома и колонии»; курево для него было лишь этикетом, атрибутикой той среды, в которой он рос, потому Альберт, не очень-то понимая Мазоню, тем не менее легко согласился с его доводами. Ну что же, если Мазоне это надо, он готов бросить курить… Тем более большого удовольствия от этого никогда не получал: пацаны курят, а он чем хуже.

Насчет вечерней школы вопрос тоже был решен.

— Ты парень с умом. Это, честное слово, я понял сразу, как только тебя увидел. А ум — это часть таланта. А Богом данный талант и должен растрачиваться по-божьему. С умыслом и целью, — внушительно заметил Мазоня. — Я хочу, чтобы ты стал хорошим юристом. Тогда я буду спокоен. За тебя и за себя.

Альберта и в колонии выделяли как способного ученика. Учительница, которая вела у них литературу, как-то с горечью и обидой сказала:

— Как жаль, что такие ребята, к сожалению, оказываются в колонии. Это, конечно, минус нашему обществу.

— И плюс уголовному миру, — авторитетно заявил сосед по парте, по кличке Слон.

Альберту были приятны слова пожилой учительницы, от которой всегда почему-то исходил сладковатый запах. И когда она однажды, поймав его на невыученном уроке, грустновато спросила: «Как живешь-то? Плохо?» — он страшно смутился и торопливо ответил с иронией: «Да нет, если и живу, то по собственной глупости».

И вот с первого сентября Альберт шел в вечернюю школу. Он сам купил необходимые учебники, сам выбрал себе броский рюкзак… По крайней мере, можно подумать, что Альберт о школе соскучился.

Мазоня в этот день уже с утра был в хорошем, бодром настроении. Он поминутно подковыривал Альберта, а тот, как и подобало ему, огрызался и отвечал тем же. Потом пришел Зыбуля, сонный и помятый, словно после бурной ночи. Это, между прочим, рассердило Мазоню.

— А еще качок! Ты слышал что-нибудь о саморегуляции?

— А как же!

— А как же! — передразнил его Мазоня. — Залупи на своем благородном челе, что нет хуже, чем глупые попойки.

— Залупил, — простодушно, но с обидой согласился Зыбуля и закусил губу.

Зыбуля вместе с Альбертом шел в школу — нет, конечно, не учиться. А так, на всякий случай, телохранителем. Таково уж было распоряжение Мазони.

В вечерней школе в коридорах не менее шумно и озорно, чем в дневной. Только ученики разношерстные: от великовозрастных дубоватых парней до разбитных, вертлявых мальчишек, за что-то в свое время выгнанных из дневной школы. Жизнь обещала быть веселой, и все с душевно-глуповатой расположенностью липли друг к другу. Альберт сошелся с классом, сразу отметив наиболее интересных ребят и чувственных девиц. Девицы, думал он, учиться навряд ли будут, это атрибутика вечерней школы, они уже сейчас, как пчелки, выманивают ребят, чтобы потом их больно жалить… Но среди ребят были стоящие и Альберт, отметив это, невольно подумал: «Мужики созданы природой как движущая сила, чтобы править… А бабы лишь для размножения мужиков».

На первом уроке все сидели тихо, даже в меру сосредоточенно. Но уже на втором поплыли по классу записки, нестройный шумок разговоров, нервируя учителя, заставляя его повышать голос. Альберту это не понравилось, и он грубовато осадил соседа. Лоснящийся парень в джинсовой обнове удивленно вскинул лохматые брови.

— Тоже мне, школяр.

Альберт усмехнулся и молча уткнулся в тетрадь. Джинсовый сосед нет-нет, да и бросал в его сторону сверкающие молнии.

На перемене во дворе школы Альберт неожиданно увидел Анку-пулеметчицу. Модно одетая, в шикарных кроссовках и расфуфыренная, она была с тонкой, изящной подружкой и, видимо, дожидалась его.

Альберт пошел им навстречу. Анка, увидев, расцвела ясной, жаждущей улыбкой. Он дерзко схватил ее за ухо.

— Ага, попалась…

Она кротко засмеялась.

— Отстань, глупыш. Пошли гулять?

— Видишь, я теперь ударился в школьную науку. Меня уже один обозвал школяром.

— Ах, как надоела эта школа! Пошли гулять?

— С тобой или с этой девочкой? — засмеялся играючи Альберт. — Она смазлива. Познакомь.

— Боже, а я разве не познакомила?! Любаша, моя подружка.

— А что я ее раньше не видел?

Анка скривила губы.

— Дурак, она еще целочка.

— Повелась с тобою. Значит, не будет.

Звонок звал на урок, и Альберт нагловато обнял Анку.

— Видишь звонок! Школа!

Лицо Анки капризно вспыхнуло:

— Алик, на что тебе сдалась эта тугомунь! — гнусаво напирала Анка. —