– Luft! Luft![16]

– Auszubreiten![17]

– In den Wald! In den Wald! Schnell! Schnell![18]

Турчин начал уводить свою группу в лес, подальше от дороги.

Самолёты тем временем развернулись над Яровщинскими болотами, снизились и пошли на бреющем, нацеливаясь на участок лесной дороги, забитой техникой и повозками.

Радовский с остатками своего батальона находился в арьергардной группе окружённой группировки. Генерал, отдававший распоряжения на прорыв, даже разговаривать с ним не стал, когда решалось, кто останется в заслоне для прикрытия колонны с тыла. Радовский был категорически против того, чтобы его разведывательно-диверсионную группу использовали как обычное пехотное подразделение. Тем более, в таких обстоятельствах, в которых оказались войска, отрезанные русскими в ходе наступления.

– Выполняйте приказ, господин майор! – сухо ответил на его доводы бригадефюрер Геттвиг. – Судьбой и обстоятельствами наша дивизия выбрана для смерти и славы. Вы со своими людьми должны подтвердить это. Вы готовы к этой высокой миссии, господин майор?

Ах вот оно что, подумал Радовский и, возвращая хладнокровие, приложил ладонь к козырьку и щёлкнул каблуками:

– Слушаюсь, господин генерал. Я и мои люди готовы выполнить приказ.

– Бригадефюрер, – поправил Геттвиг майора, довольный его ответом.

Удар русских оказался настолько мощным, что, похоже, 9-я армия, которая ещё с сорок второго года удерживала центральный участок Восточного фронта, рассыпалась, разлетелась на куски, словно фарфоровая статуэтка Наполеона мейсенской мануфактуры. Советы прокатились по линиям укреплений германской армии своими танковыми клиньями, в несколько дней охватив огромные территории. Немецкие дивизии, которые стояли на своих рубежах настолько прочно, что, казалось, дальше на запад Красную армию уже ни при каких обстоятельствах не пустят, буквально в один момент были сметены, вырваны из земли вместе со своими блиндажами и дотами, рассеяны по лесам и превратились в голодных беглецов. Остатки разбитых полков, бросив технику и тяжёлое вооружение, бродили по пущам и лесным дорогам в поисках безопасных путей на запад.

Такую же трагедию переживали и сбитые со своих позиций, загнанные в Яровщинские болота, в самую глухомань Чернавичской пущи растерзанные полки дивизии бригадефюрера[19] СС Геттвига.

Из штаба армии за подписью нового командующего 9-й армией генерала танковых войск Николауса фон Формана[20] в штаб дивизии поступила шифровка: выходить в направлении Осиповичей, помощи дать не можем.

Одновременно с этой шифровкой по линии абвера пришла и другая: архивы не уничтожать, эвакуировать при любых обстоятельствах.

Когда Радовский прибыл в деревню, где располагался штаб объединённой группировки, его принял начальник отдела разведки в звании штурмбаннфюрера[21]. Эсэсовец не стал задавать Радовскому никаких вопросов, он даже не поинтересовался численным составом абвер-группы «Чёрный туман». Он сухо продублировал приказ своего бригадефюрера о том, что группа особого назначения «Чёрный туман» в ходе операции по выходу из «котла» выполняет роль арьергарда группировки и что подробные инструкции майор Радовский получит в отделе 1Ц непосредственно в день прорыва.

Когда над Яровщиной и окрестными озёрами и топями начали разворачиваться и выстраиваться для атаки шесть пар советских штурмовиков, Радовский оторвался от фляжки и сказал Гаеву:

– Удивительное дело, поручик! Никогда бы не поверил, что сталинские соколы так сильно могут напоминать ангелов. А между тем это именно они. Наши ангелы. Передайте командирам взводов, чтобы срочно снимались с позиций и собирались в балке возле родника. Там безопасней.

Буквально через минуту юго-западнее, куда уходил лесной просёлок, загремело. Затряслась земля.

Ну, вот и всё, подумал Радовский о судьбе бригадефюрера и его штаба.

Его солдаты точно и быстро выполнили приказ. Сорок три человека – всё, что осталось от батальона, – выстроились в две шеренги в неглубоком овраге и ждали приказа.

– Выходить будем южнее и севернее просёлка мелкими группами до десяти человек. Со мною идут… – И Радовский назвал несколько имён.

Это были самые надёжные. Хотя кому теперь можно было доверять и доверяться на сто процентов?

Две канистры с бензином, который он приказал слить из баков брошенного немцами грузовика, они несли с собой. Пока никто, даже поручик Гаев, не знали, зачем им столько бензина.

Они вышли к дороге, когда штурмовики сломали строй огненной карусели и парами – ведущий-ведомый – ушли в сторону Омельяновичей. По всей вероятности, Советы уже разминировали аэродром, засыпали воронки и перебазировали туда один из своих штурмовых полков.

Грузовики ещё догорали. Потрескивали раскалённые скаты. Ветер носил какие-то бумаги.

Радовский поймал одну из них. Стандартный лист с обгоревшим углом. Вверху на бланке типографским шрифтом шапка: «С Великой Германией – на вечные времена!»[22] А дальше список волостного отдела милиции деревенской самообороны. Третьим в списке значился Воронцов Александр… отчество неразборчиво, чернила расплылись. Радовский сунул лист в карман и распорядился:

– Быстро всё собрать! Сложить в мешок и сжечь. Продовольствие и боеприпасы – в овраг. Сколько сможем, возьмём с собой.

Все эти несколько суток, проведённые ими в Яровщине и среди окрестных болот и озёр в ожидании атаки Советов, напоминали ад. В который уж раз Радовский вспоминал пережитое весной сорок второго в районе Шумихинского леса и Собжи. Тогда в таком же плотном «котле» умирала, готовясь к прорыву, который так и не состоялся, Западная группировка 33-й армии Советов под командованием генерала Михаила Ефремова.

В Чернавичской пуще собрались выжившие и не попавшие в плен в первый день советского наступления – эсэсовцы разбитой дивизии, стоявшей на своих рубежах до последней возможности и потому пропустившей момент своевременного отхода. Именно они пытались сохранить дисциплину и порядок, а потому жестоко карали любое проявления паники, неустойчивости и мародёрства. Бригадефюрер Геттвиг с учётом предстоящей задачи приказал произвести перегруппировку. Личный состав переформировал в батальоны и отдельные роты. Роты патрулировали всю занятую территорию, стояли в охранении, следили за порядком в других подразделениях, вместе с ними попавших в «котёл». В ночь перед прорывом в каждый взвод были назначены по три эсэсовца.