Существовали занятия и по пропаганде, которыми руководил непосредственно поручик Рычков. Асановцев обучали проводить беседы на политические темы антисоветского характера, изготавливать и распространять листовки. На складе отряда имелся немалый запас листовок, рассчитанных на разные группы советского населения – военнослужащих Красной армии, рабочих, колхозников. Также в специальном сейфе в штабе отряда хранились фальшивые советские деньги, в сумме до 700 тысяч рублей.[212]

Для осуществления разведывательно-диверсионных действий в советском тылу весь личный состав отряда обучался по уставам Красной армии, были введены принятые в советский воинских частях обращения – «товарищ боец», «товарищ сержант» и т. п. Все бойцы и командиры походного отряда имели подогнанную по каждому человеку красноармейскую форму пограничных войск. На практике эта форма использовалась только один раз, в период трехдневных смотровых учений отряда в марте (или апреле) 1943 года.[213]

В период боевых действий асановцам не полагалось иметь никаких документов. Единственным отличительным признаком должны были быть православные нательные кресты с порядковым номером на обороте, начиная с цифры «300».[214]

В январе 1943 года в разное время на территорию Маньчжурии перешли два красноармейца-пограничника. Они были задержаны и доставлены в город Мохэ, куда по приказу ЯВМ выезжал поручик Рычков. Поручик имел беседу с перебежчиками о положении в СССР, о порядке несения пограничной службы, командном составе, сослуживцах, вооружении, настроении военнослужащих и т. д. После чего Рычков вернулся в походный отряд. В апреле того же года капитан Кадзияма привез в отряд антисоветские листовки, написанные от имени красноармейцев-перебежчиков, с призывом к советским пограничникам переходить на сторону японских войск.[215]По приказу Кадзиямы были подготовлены две группы для заброски листовок на советскую сторону.

Группы, в которые входили по четыре диверсанта (трое русских нижних чинов и прапорщик-японец), лично возглавили корнеты Шехерев и Лисецкий. В сопровождении капитана Кадзиямы, поручика Рычкова и группы прикрытия из японских солдат диверсанты были доставлены к границе. Ночью 16 апреля асановцы, одетые в зимние маскировочные костюмы, перебрались на лыжах на советскую сторону в двух местах в районе погранзаставы Сбигнево. Здесь обе группы оставили на пограничной тропе листовки и эмигрантский журнал с фотографиями Харбина, а также по небольшому пакету японских конфет, и вернулись необнаруженными обратно.[216]

На следующий день кто-то из диверсантов (кажется, Шехерев) скрытно возвращался на берег реки, чтобы отследить реакцию советских пограничных патрулей на разбросанные листовки.

Эта «диверсия» явилась единственным случаем нарушения асановцами, участниками 2-го Амурского похода, государственной границы СССР.

Между тем ситуация на фронтах мировой войны менялась. После поражения немецких войск под Сталинградом японское командование, начавшее терять свои позиции на Тихом океане, решило не обострять отношений с Советским Союзом. В связи с чем эмигрантам была запрещена какая-либо антисоветская деятельность, эмигрантские организации утратили свой прежний политический характер, а в подготовке русских воинских отрядов был сделан упор на общевойсковом характере обучения личного состава.

В августе 1943 года завершился 2-й Амурский поход. Эскадрон Рычкова возвратился на станцию Сунгари-2. Все участника похода получили месячный отпуск и впоследствии были награждены медалями Маньчжоу-го.

Теперь вернемся к описанию жизни гарнизона отряда на станции Сунгари-2.

На протяжении 1942 – первой половины 1943 года обучение личного состава отряда велось в прежнем режиме, то есть основной упор делался на дисциплины разведывательно-диверсионного плана. Использовались советские уставы, которые сочетались с некоторыми положениями из уставов Русской Императорской армии. Из японских уставов в 1943 году сохранился только устав дисциплинарной службы. Осенью сорок третьего японские офицеры, командовавшие подразделениями отряда, стали выполнять функции инструкторов, а командование эскадронами и взводами было передано русским офицерам и прапорщикам.

В связи с переходом командования подразделениями отряда к русским, 3-й эскадрон возглавил поручик В. Мустафин, 4-й – поручик Ядыкин, 5-й – поручик Тырсин. Поручик Рычков, командир 2-го, походного, эскадрона, после возвращения из Амурского похода получил временный отпуск. По другой версии, в августе 1943 года он возглавил новый походный отряд, направленный в район Мохэ, где и находился до октября того же года.

Рост количества русских воинских отрядов (помимо Сунгарийского отряда существовал отряд в Хайларе и подразделение отряда Асано на станции Ханьдаохэцзы) и численности их подразделений поставили на повестку дня вопрос об увеличении контингента русских офицеров. Японцы, несмотря на то, что в Маньчжурии проживало немало высококвалифицированных и опытных бывших русских офицеров Императорской и Белой армий, делали ставку на эмигрантскую молодежь. Привлекая старых русских офицеров для работы в администрации, полиции, различных специальных учреждениях, японские власти тем не менее никогда полностью им не доверяли. Поводы для этого имелись. Это и нежелание части русских офицеров следовать «императорскому пути», то есть преданно служить Великой Японии в объединении «восьми концов света» под ее «крышей», не вспоминая о национальных задачах России на дальневосточных рубежах. И работа на советскую разведку, начавшаяся для некоторых бывших офицеров еще в 20-е годы. В конце 30-х – начале 40-х годов было сделано несколько крупных разоблачений в среде русских офицеров, сотрудничавших с советской разведкой. Например, на западной линии СМЖД были арестованы, изобличены в связях с Советами и приговорены к казни полковник А. М. Заалов[217]и генерал В. С. Семенов.[218]И, как покажет время, японцы не только не ошибались, но даже недооценивали рост патриотизма в эмигрантской среде и готовность эмигрантов сотрудничать с советскими разведывательными органами.

Для подготовки младших офицеров из числа наиболее обученных вахмистров и прапорщиков при штабе отряда Асано продолжали действовать офицерские курсы. Но они были малочисленными и решить проблему пополнения офицерскими кадрами эмигрантских воинских отрядов не могли. Как мы уже отмечали, в 1942 году офицерские курсы окончили Лисецкий и Шехерев, сразу после этого направленные в качестве командиров взводов во 2-й учебный поход на Амур. В том же году новыми кандидатами на офицерское звание стали только что возвратившиеся из учебного похода прапорщики Даниил Ложенков и Леонид Мустафин, прапорщик Владимир Лукеш, служивший в штабе отряда, и вахмистр Николай Постовский, помощник командира взвода 4-го эскадрона. Они завершат обучение весной 1943 года. Мустафин и Ложенков получат чин корнета. Первый будет назначен командиром взвода 4-го эскадрона, а второй направлен для прохождения дальнейшей службы в подразделение отряда Асано на станции Ханьдаохэцзы. Постовский в чине прапорщика станет помощником командира 1-го эскадрона.[219]Лукеш, не выдержав экзамен, останется в чине прапорщика и будет уволен в резерв в сентябре 1943 года.[220]