Итак, мы изучили отношение гази-мюхтэди к родине, семьям и прежним соотечественникам. Однако еще важнее их отношение к «истинной вере», которой они пренебрегли; ведь если смысл обращения в ислам (осм., ислам. ихтида) – это «достижение пути истинного», то переход в другую религию (иртидад) означает «отвержение». Насколько наши мюхтэди позабыли свою прежнюю веру? Придерживались ли они всех требований новой?

Прежде всего следует отметить, что мы не согласны безоговорочно принимать свидетельства эпохи, связанные с мусульманством ренегатов. Обычно в произведениях священников и монахов, обязанных спасать невольников, легко заметны скрытые мотивы. Те, кто говорил, что мюхтэди были насильно обращены в ислам, пытались донести до сознания соотечественников, среди которых собирали пожертвования на выкуп пленных, как мучаются в Северной Африке их браться по вере. И это вполне нормально. Вот почему откровения вроде того, будто Али Биджинин был безбожником, или будто мюхтэди в Северной Африке не чтили ни пророка Мухаммеда, ни султана[270], надо воспринимать немного критично. Ведь иногда разного рода подозрения – скажем, сомнения в вере матери Джафера, – могли принадлежать скорее народным воззрениям, нежели наблюдениям самого автора. Впрочем, сами по себе эти сплетни еще тоже ни о чем не говорят: возможно, их распускали с целью опорочить родственников влиятельных политиков.

Свидетельства о том, что традиции большинства турок и мюхтэди в Алжире имели мало общего с верой и религией – и что те даже не переступали порог мечети[271], – тоже в некоторой мере можно воспринимать как пропаганду. Впрочем, есть и другие доказательства того, что даже турки-мусульмане были далеки от полноценного понимания ислама и что ренегаты, не порывая с прежней религией, воспринимали новую веру поверхностно. Например, некоторые мюхтэди-вероотступники, попавшие после возвращения в католические земли на допрос к инквизиторам, даже не знали шахады – исламского символа веры. И что же они излагали инквизиторам? Пьер Массиа, тринадцать лет пробывший в исламе, говорил: «Аллах – один, и нет ни святых, ни Его матери». Кристобаль Бенитес сказал: «Аллах есть и будет, и пророк Мухаммед – его доверенный (secretaire)». Другой мюхтэди, родом из Португалии, пойдет еще дальше и обожествит Его Величество Мухаммеда как пророка Ису: «Он – высочайший Бог на небесах». Кажется, совсем сбился с толку и португалец Симон Родригес, ставший на тот же путь: «Нет божества, кроме Аллаха, и пророк Мухаммед – выше Его». В то же время польский мюхтэди из Кракова Ян Корралки, похоже, занимает первенство в ереси: «Пророк Мухаммед – это Аллах, и слова ля иля́ха и́ллялла́х означают [sic!] Gloria Patris [sic] et Filio (Слава Отцу и Сыну)».

Еще один мюхтэди, воспринимавший Мухаммеда как Ису – Хуан Хосе дель Позо. Он исповедовал: «Я верю в Аллаха и в Его Высочество Мухаммеда, сидящего справа от Него». И не только он полагал, будто бы посланник Аллаха, как Его Высочество Иса, восседает справа от Него в раю. Джоан Гонсалес Кабана, мюхтэди из Каталонии, даже усадил с одной стороны от Господа – Иисуса, с другой – Мухаммеда. Антонио Джорди с Майорки был убежден, что Мухаммед воскреснет, а генуэзец Санторин де Касарачио называл пророка сыном Аллаха. Затем Жак Пугье заявит, что наш пророк – вторая личность Аллаха. Истинно оригинален окажется также Николас де Сперанца из Триеста: «Я благодарю моего Господа за то, что Он побудил меня отречься от этого прискорбного (triste) вероисповедания и избрать себе лучшее». А вот какие-то грек с поляком, не мороча себе голову, сразу же ответили: «Бог – на небесах!»[272]. В конце концов тем, кто попадал в руки инквизиции, приходилось думать о других, более животрепещущих вещах!

Завершение этих примеров вовсе не означает, что у них нет продолжения. Многолетние исследования инквизиторских документов, которые вели Беннассары, дали свои плоды. Бартоломе Родригес из Валенсии полагал, что ислам лучше христианства, когда ты живешь с мусульманами, а когда живешь с христианами – то все наоборот[273]. Каталонец Гильен Серда был убежден, что каждый может достичь пути истинного в пределах своей религии; если люди плохие, они идут в ад, хорошие – в рай[274]. Только посмотрите, как комментировал один из греческих мюхтэди веру мусульман в то, что Иисуса Христа не распинали на кресте и что он вознесся на небо: «Разумеется, иудеи распяли на кресте не пророка Ису, а турка по имени Мусизабба»[275]. Опять-таки много кто приравнивал абдест (ритуальное омовение в исламе) к исповеди[276]. Напоследок добавим, что двое корсиканских мюхтэди, вступая в брак с невестами, приносили клятву на Евангелии[277].

Кроме этого, первоисточники подробно сообщают о том, что некоторые ренегаты не порывали до конца с христианством. В частности, испанский монах Иероним Грациан, живший в Алжире на исходе ХVI века как пленник, принимал горы подарков от мюхтэди и в первую очередь – от служащих гарема паши. Один из ренегатов даже предложил монаху выкупить того из неволи[278]. Искренно хранящие свою веру, тайные христиане не просто просили падре молиться за них и проводить богослужение, они даже посещали его тайные проповеди[279]. Да что там! Некоторые источники утверждают, что мюхтэди посылали свечи с оливковым маслом в капеллы и оратории, устроенные в подземельях для пленников[280].