Единственный раз они встретились, когда надо было попрощаться с гостями перед отходом ко сну.

Тогда они пожелали всем спокойной ночи и покинули зал аудиенций под руку, как полагалось в соответствии с этикетом.

В коридоре он проводил ее до лестницы, поклонился и исчез, не сказав ни слова.

Изумленная, девушка осталась внизу и замерла перед ступеньками.

Конечно, он все еще злится, и, поднимаясь в свою спальню, она думала, как долго еще они будут игнорировать друг друга.

Это и в самом деле было хуже любых ссор.

Илена нехотя призналась сама себе, что с радостью вновь сразилась бы с Владиласом в словесной дуэли.

Теперь ее ждет впереди вереница длинных, тягостных дней; все вокруг будет происходить исключительно по его желанию, а ее даже не будут ставить в известность.

Именно об этом мечтали премьер-министр и члены правительства. Они всегда с возмущением относились к тому, что женщина заправляет ими, и теперь будут торжествовать: она больше не станет принимать участия в управлении Зокалой, посещать важные государственные собрания.

«Нет, я буду бороться с ним! Бороться хотя бы за это, если больше ничего не помогает!»— рыдала она.

Но, вспомнив, какой беспомощной ощущала себя в его объятиях, она возненавидела себя за то, что она женщина.

«Если б я была мужчиной, то стала бы князем!» — повторяла она про себя.

Ей хотелось отомстить Владиласу, надев брюки, в которых она обычно объезжала лошадей.

Брюки давали ей чувство свободы, но он запретил ей надевать их.

Илена долго не могла уснуть этой ночью; ворочалась с боку на бок и думала о том, что теперь в ее жизни не будет ничего, к чему она так привыкла, останутся лишь дворец и роль жены.

Утром она с трудом открыла глаза, но быстро встала и позвала прислугу.

Ей пришлось снова надеть теплое черное платье в такой яркий солнечный день, чему противилась ее душа.

Она спустилась вниз и прошла в комнату княгини, гадая, что делает Владилас.

На ее письменном столе лежала стопка писем с выражением соболезнования, и Илена обреченно подумала, что ей придется отвечать на них.

Не желая делать этого, она отодвинула их, с горечью констатируя, что среди бумаг нет ни одного государственного письма, которые приносили в эту комнату с тех пор как заболел отец и которые она от его имени подписывала.

Теперь это право принадлежит Владиласу, и только ему; наверное, сейчас он как раз занимается разработкой одного из своих планов, сочиняет новые указы и упивается почтением министров, с открытыми ртами выслушивающих его речи, боясь высказать свои предложения.

Новая вспышка ярости охватила ее от этих мыслей и, поддавшись внезапному порыву, она смахнула со стола кипу писем.

Она смотрела на разбросанные у ее ног конверты и вдруг с болью осознала, что весь этот набор банальных фраз достанется ее родственникам после того, как сама она сойдет в могилу.

И злость сменилась чувством щемящей тоски по отцу, и она оцепенела, стараясь не расплакаться.

В этот миг открылась дверь, и в комнату вошел Владилас.

Илена почувствовала, как невольно подпрыгнуло и стремительно упало вниз ее сердце.

Князь был в костюме для верховой езды и выглядел невероятно красивым.

— Я зашел сказать, что уезжаю в долину Миспа, — произнес он холодным, далеким голосом, звучавшим так, словно он действительно был в сотне миль от нее.

Илена удивленно посмотрела на него.

— Я беру с собой большую группу моих последователей, которых собираюсь поселить там. Думаю, мне понадобится дней десять, может, две недели, чтобы как следует разместить и обустроить их там.

Он умолк, но Илена не могла собраться с мыслями, чтобы ответить, и он продолжал:

— Все важные документы будут, естественно, доставляться мне каждый день, а ты, надеюсь, сможешь управиться с остальными делами.

Не дожидаясь ответа, он направился к выходу.

Лишь когда он дошел до двери, Илена обрела дар речи и как будто неосознанно прошептала:

— Позволь мне... поехать... с тобой.

Владилас остановился и не оборачиваясь спросил:

— Ты действительно этого хочешь?

Илена тотчас подбежала к нему со словами:

— Пожалуйста... пожалуйста... позволь мне поехать с тобой.

Он изучающе посмотрел на нее, словно ища подтверждения.

В ее глазах была искренняя мольба.

— Я прикажу оседлать Сатану. Мы выезжаем через час, — бросил он и вышел, прежде чем она успела ответить.

Испугавшись, что муж может уехать без нее, если она опоздает, Илена со всех ног помчалась в спальню.

Проезжая по горячей от палящего солнца долине, Илена мечтательно взирала на горные вершины, покрытые вечным снегом; казалось, они помогают ей остыть.

Так как девушка не могла прокатиться на Сатане во время похорон, тот должен был порадовать ее свежестью и азартом.

К тому же она была уверена, что его недостаточно выгуливали, потому что конюхи ужасно боялись этого коня.

Он встал на дыбы и начал метаться, как только она оказалась в седле, демонстрируя свою независимость и крутой нрав.

Илена чувствовала, что Владилас наблюдает за ней, и готова была доказать, что не только Сатана является необыкновенным животным, но и она необыкновенный наездник.

У нее это получилось, и с приятным чувством удовлетворения, таким же теплым, как солнечные лучи, она инстинктивно ощутила, что Владилас больше не сердится на нее.

Ей хотелось выглядеть как можно лучше, и она напрочь отмела предложение горничной надеть черный костюм.

Понимая, в какой ужас придут окружающие, если она появится в цветной амазонке, княгиня выбрала белый костюм, весьма подходящий для такого зноя.

Прекрасно дополняла его белая шляпка с тонкой вуалью, ниспадающей вдоль спины.

В предвкушении путешествия ее глаза возбужденно блестели, и она в нетерпении сбежала вниз, где ее уже ждал Владилас.

К ее удивлению, он даже помог ей забраться в седло.

Наблюдая, как она расправляет юбку по обе стороны седла, Владилас чуть заметно улыбнулся, довольный тем, что все-таки заставил ее больше не надевать брюки.

Да, теперь он не смог бы обвинить ее в непристойности.

Она была само воплощение женственности в нежном белом костюме с тонкой муслиновой блузкой, зашнурованной под горлом.

Руки в длинных белых перчатках сжимали элегантный хлыст, инкрустированный бриллиантами.

Илене показалось, что Владилас взглянул на нее с каким-то особенным чувством, но быстро отмела эту мысль.