— Ты знаешь, деточка, — начал он, — тебе бы не следовало ждать меня.

— Почему нет, если я так люблю тебя? — спросила Селия, широко открыв глаза.

— Девочка, маленькая, это может скомпрометировать тебя и…

— Скомпрометировать? Но ведь мы же любим друг друга, — спросила Селия, притягивая его голову к своей. — Разве ты уже не любишь меня? Нет, нет, я знаю, что любишь меня, я чувствую это, потому что я слышу, как бьется твое сердце… О, ты любишь — и какое мне дело до всего остального!..

Хайс поцеловал ее. Он едва владел собой, кровь стучала в его висках, сердце бешено колотилось. Он поднял ее на руки и отнес наверх в ее комнату. Затем решительно попрощался с ней и быстро вышел из комнаты.

Уходя, он видел ее протянутые к нему руки, ее глаза, в которых светилось обожание, ее губы, пылающие от его поцелуев… Улыбаясь ему вслед, она подразнила его:

— О, Дикки! Ты уже совсем не любишь меня, иначе ты не ушел бы так скоро!

Выйдя из комнаты, он остановился, не выпуская из рук дверной ручки. Его поведение было возмутительно, бесчестно — он ясно сознавал это; он стыдился самого себя.

Он чувствовал, что должен быть честным с Селией, как бы больно это ни было. С намерением рассказать ей все, он снова открыл дверь, терзаемый мыслью о том, что собирался сделать, но твердо решил не обманывать ее больше.

Дверь распахнулась бесшумно: Селия с закрытыми глазами стояла в кровати на коленях и молилась.

«Нет, я не в силах сказать ей!» — с горечью подумал Хайс.

Он закрыл дверь и отправился к себе. Он никогда никого не любил так, как Селию; в эту любовь он вложил все, что в нем было самого лучшего, чистого, самоотверженного. И чем больше он думал об этом, тем большее отвращение и презрение к самому себе, к своей нерешительности охватывало его.

* * *

— Итак, я должен ее видеть, — громко сказал Рикки. Он временно остался на Брутон-стрит, в качестве сторожа, и последнее время очень часто разговаривал сам с собой.

Продажа имущества с аукциона должна была состояться на следующей неделе, и Рикки разрешили пока оставаться в доме. Он теперь очень часто разговаривал с Лорингом; по вечерам, в половине восьмого, он поднимался в комнату Лоринга и возился там, воображая, что вынимает костюмы для своего господина, отвечая на предлагаемые вопросы.

— Да, сэр. Я здесь. Вот горячая вода, сэр. Что вы оденете — фрак или смокинг? Спасибо, сэр.

Он зажигал электричество над туалетным столом, и ему казалось, что он ясно видит красивую голову Лоринга, отраженную в зеркале, и следит, как он быстро двигает щетками с ручками из слоновой кости, приглаживая свои мягкие блестящие волосы; затем немного бриллиантина из квадратной маленькой бутылочки с отверстиями в пробке — и по комнате разливается очень хорошо знакомый, тонкий аромат фиалок. Потом Лоринг подходит к миске с инкрустациями и тщательно моет в горячей воде руки. Вся комната благоухает ароматическими солями, которые он всыпает в ванну. Потом он зажигает папиросу; на его туалетном столе всегда стоит большая коробка папирос. Рикки пересчитывает их каждый вечер, чтобы знать, не польстилась ли на них какая-нибудь легкомысленная юная горничная.

После того, как выкурена папироса, Лоринг надевает фрак и осматривает карманы. — Все ли я взял, Рикки, дружище? — спрашивает он рассеянно; и Рикки перечисляет: — Ключи, бумажник, носовой платок, мелочь? И все оказывается на месте.

Иногда Лоринг говорит: Рикки, смешай-ка для нас коктейль! Сайд-Кар! — Тогда Рикки уже знает, что сегодня был удачный День, потому что Сайд-Кар употреблялся только в очень торжественных случаях; и он торопится смешать коньяк с лимоном и со льдом и прилежно взбалтывает их.

Потом Лоринг говорит:

— Смотри, Рикки, будь осторожен, впускай только своих. — И Рикки, не сводя со своего обожаемого кумира глаз, полных собачьей преданности, отвечает:

— Конечно, сэр, можете положиться на меня!

Лоринг весело улыбается, позвякивая серебром, бросает последний взгляд в зеркало, поправляет галстук, снимает воображаемую ниточку со своего безукоризненно сидящего костюма и спускается вниз…

Сегодня вечером, стоя за дверью, Рикки думал, что он слышит отзвук этих легких шагов.

Он приготовил комнату Лоринга к вечеру и стоял на месте, глядя вокруг себя безумными глазами — это были глаза фанатика, одержимого видениями. Нервная система Рикки, сильно пострадавшая во время войны от раны, теперь окончательно расстроилась.

Он был убежден, что если бы ему удалось найти жемчужину, он бы легко отыскал и убийцу Лоринга. Но в его больном мозгу все перепуталось. Этот инспектор, например, обещал помочь ему, сказал, что непременно найдет жемчужину, а между тем до сих пор ничего не сделал.

Рикки всегда считал, что от полиции мало толку, а теперь он окончательно убедился в этом. «Если человек хочет добиться своей цели, он должен действовать сам и ни на кого не надеяться», — подумал он. Он потушил свет и поплелся вниз. За последние несколько недель он очень похудел, и его шаги издавали странный шаркающий звук. Он одел свою потертую шляпу и вышел на улицу.

Последний, кто держал жемчужину, была Селия — значит, лучше всего повидать ее и поговорить с ней. Ему не пришло в голову, что было уже около одиннадцати часов вечера; но даже если бы он и подумал об этом, то вряд ли это обстоятельство могло изменить его намерение.

Рикки знал, где искать Селию; он был настолько предусмотрителен, что записал на клочке бумаги ее адрес и всегда носил его с собой. Вынув его из кармана, он прочел: «Сент-Джемс-сквер»; значит, совсем близко отсюда.

Он шел очень быстро, подгоняемый желанием как можно скорее поговорить с Селией.

Дом был погружен в темноту. Рикки позвонил; ответа не было. Тогда он обошел дом со двора и, найдя незапертую дверь, открыл ее. Он спокойно вошел внутрь с сознанием того, что явился сюда на совершенно законном основании и абсолютно не сознавая того, что его вторжение в такой поздний час может быть превратно истолковано. На первом этаже Рикки не встретил никого. Он поднялся наверх; там тоже не было ни души.

В тот вечер Хайс отпустил своего лакея и всех своих немногочисленных слуг, так что в доме никого не было.

Рикки бесшумно бродил из комнаты в комнату, прислушиваясь к каждому шороху и заглядывая во все углы — всюду было пусто и тихо.

Наконец, в небольшой комнате, выходящей на площадку лестницы, он нашел мужские вещи, вроде тех, которыми постоянно пользовался Лоринг: массу ботинок и туфель на колодках, несколько маленьких щеток для головы, бутылку бриллиантина с пульверизатором, парчовую пижаму; в углу стояла небольшая кровать, совсем такая же, как у его господина. Рикки подошел к туалетному столу и принялся перебирать вещи: уложил на место щетки, отодвинул бриллиантин; затем он надел пижаму на вешалку и повесил ее в шкаф. На кровати он подобрал носовой платок и понес его к туалетному столу — Лоринг держал платки в небольшом ящике слева. Рикки открыл этот ящик, чтобы положить туда платок, и увидел открытый футляр, в котором лежали запонки из черных жемчужин.