Неожиданно к дороге вышли. Несколько дней тому назад Алексей по ней к острогу ехал. А припомнил потому, что на повороте сосна приметная стоит – молния когда-то в нее ударила, ствол вверху расщепила, вроде рогатки получилась. На обочине в пыли кое-какие одежды валяются. Значит, части беженцев все же удалось вырваться, сейчас где-то впереди бредут. Но не тешил себя надеждами Алексей, далеко не всем удалось бежать, только тем, кто первым был, в голове. На пыли дорожной отпечатки босых ног, конских копыт. Наклонился Алексей, присмотрелся. Часть отпечатков от копыт с подковами, от лошадей стрельцов, а часть – не кована. Понятно – татары преследовали. Только когда? Вчера, вернее, сегодняшней ночью или утром уже. Послышались голоса впереди. Пафнутий руку поднял, собираясь крикнуть, на помощь позвать. Алексей ладонью рот ему прикрыл, в чащу повлек за руку.

– Ты чего?

– Так люди там.

– Никшни. Еще неизвестно, кто там.

Предосторожность оказалась не лишней. Мимо них по дороге конные татары провели в сторону своего лагеря двух женщин и одного связанного и в пятнах крови на рубахе мужика. Пафнутий смотрел, скрипел зубами.

– Кузнец из острога, Митяй, – прошептал он Алексею на ухо.

– Тс!

Приложил палец к губам Алексей. Если татары не услышат, то лошади запросто. У лошадей слух хороший, как и обоняние, не хуже, чем у собак. Прядать ушами начнут, головой мотать. Конные насторожатся, могут лес у дороги прочесать. Хотя конные леса не любят. И не из-за того, что не разогнаться, нога лошади в промоину или барсучью яму угодить может, сломаться. Конвой бунтовщиков с будущими полоняниками прошел. Алексей шепнул Пафнутию:

– По дороге удобнее идти, но опаснее. Лучше по лесу, но чтобы дорога видна была. Своих встретим ежели, то выйдем, зато татары не узреют.

– Согласен. Едва маху не дал, хорошо, ты вовремя беду отвел. Басурмане раненых сразу рубят, обуза.

И только сейчас Алексей увидел, что ножны на поясе Пафнутия пустые.

– Обронил саблю-то?

– В реке утопла, как спасались.

– Тогда ножны зачем несешь? Лишняя тяжесть.

– Привычка.

Пафнутий ножны снял, на ветку повесил.

– Не я, так другой найдет, еще послужат. Жалко, я эту саблю с ножнами четыре года назад купил.

– Не жалей. Останемся целыми да в Хлынов придем, новую тебе куплю.

– Саблю-то купишь, а семью? Жена и сын в остроге у меня были, бежали. И где они теперь?

– Ты их убитыми видел?

– Нет.

– Вот и верь, что живы. В Хлынове встретитесь, не велик город-то.

– Твоими бы устами да мед пить.

Дальше шагали молча. Дорога слева была, в пределах видимости. Но разъезды бунтовщиков больше не встречались. Впрочем, дорога пустынной была. Раньше и крестьяне на торг ездили, и купцы, а как волнения да смертоубийства начались, отсиживались дома.

Алексей подлаживался под темп Пафнутия. Сам шагал бы быстрее, но и раненого подгонять бессовестно. Воину сейчас бы отлежаться, силы восстановить, а какие силы, если голоден? До вечера прошли меньше, чем намечал Алексей. Уже когда на ночевку укладывались, прикинул, если так и дальше пойдут, едва в десять дней уложатся. Это если деревни встретятся на пути, накормят. Только и деревни разоренные, Алексей сам с ополченцами и стрельцами отбивал одну от бунтовщиков. Не будет жителей, тогда дело вовсе пропащее. Думать об этом не хотелось. Сам-то он доплетется, а Пафнутия ему на себе не донести. Раненый помолчал, Алексей подумал – уснул. А Пафнутий спросил:

– Ты семейный ли?

– Не успел.

Не рассказывать же про жену, что в Москве, но в другом времени.

– А я о своих беспокоюсь, особенно о мальце. Мал он еще, три годика.

– Встретитесь еще. В Хлынове-то знакомые есть? Если она дойдет, у знакомых искать надо.

– Зачем знакомые? Родня есть, рядом с Успенским собором живут. Жена-то у меня из Хлынова.

Алексей придремывать стал, когда услышал:

– Есть охота, в брюхе урчит, уснуть не могу.

– Терпи, мыслю – завтра до какой-нибудь деревни доберемся. Уж по ломтю хлеба выпросим.

– Твои слова да Богу в уши.

И второй день был не лучше первого. К деревеньке вышли, но ни одного жителя. Несколько трупов мужских да собаки бегают. Сами поискали в амбарах, а ничего нет. По осени должны быть полны, урожай собран, зима впереди. Все подчистую бунтовщики выгребли. Алексей в амбаре смел рукой с пола зерна, просыпавшиеся из мешка, набралась пригоршня. Половину Пафнутию отсыпал. Алексей на ладонь с зерном дунул несколько раз, сдувая пыль, потом щепотками зерно в рот бросать стал. Пожевали. Зерно твердое, хрустело на зубах. Сразу слюна пошла, в желудке голодные спазмы. Но что пригоршня зерна здоровым мужикам, когда во рту за двое суток макового зернышка не было? Алексей на огороде походил, обнаружил неубранную морковку. Одну! Обмыл водой из колодца, саблей пополам разрезал. Одну часть Пафнутию вручил, другой сам захрустел. Жестковатая морковка, переспела и сочности нет, но съели в момент. Задерживаться в деревне не стали, дальше пошли. К вечеру вновь на разоренную деревню вышли. Пока Пафнутий сидел в избе на лавке, Алексей деревню обыскал, нашел вилок капусты, который по-братски поделил. Хрустели капустой не спеша, растягивая удовольствие. Сытости никакой, а желудок полон. И только на следующий день к вечеру повезло – вышли на деревню с жителями. И хлеба дали, и кашей накормили, и на сеновале спать уложили. Выспались под крышей, а после завтрака хозяин и скажи:

– Вчера такие же бедолаги проходили.

Пафнутий, как услышал, подскочил.

– Баба с мальцом трех годков была?

– И бабы были, и дитятки при них. Вы не из Кунгура ли идете?

– Оттуда, острог бунтовщики сожгли.

После еды Алексей попросил чистой тряпицы рану перевязать. Кое-как отодрал прилипший к ране рукав рубахи. О господи! В ране уже мелкие белые черви шевелятся. Алексея едва не стошнило. Прокалил кончик ножа в пламени печи, выждал немного, остужая, и убрал ножом червей из раны. Попросил у хозяина избы толченого мха, рану присыпал. Высушенный и толченый до мелкого порошка мох действовал как антибиотик, не давал гноиться. После перевязал руку. Еда и отдых сказались, шагали бодрее. После полудня к реке вышли.

– Вятка? – спросил Алексей.

– Не, приток ее. Вятка выше по течению. Если таким ходом, через пару дней дойдем.

Пафнутий повеселел. А еще к Хлынову его гнало желание найти жену и сына. На берегу небольшие рыбацкие деревни, вечером рыбой, жаренной на костре, на прутике, угостили, переночевали в шалаше. И вот, наконец, Хлынов показался. Город на крутом берегу, тыном деревянным обнесен. С низкого противоположного берега Вятки видны только колокольни церквей. Перебирались через широкую реку на рыбацкой лодке. Зато, когда ступили на противоположный берег, на радостях обнялись. Как бы там ни было, а пережили осаду, жестокий бой и трудный путь в Хлынов. Пафнутий Алексея обнял.