Вообще, я не сторонник насилия, но когда я послушал вашу музыку, в моей голове начали возникать жестокие мысли.

Одна идиотка на работе (где у нас все время играет музыка) постоянно добавляла Coin-Operated Boy в плейлист. Я ненавижу тебя и ненавижу ее. Девушка в группе выглядит как небритая гестаповская обезьяна. А парень как педофил, срабатывающий при опускании монет. Идите куда подальше. Умрите».

На этой же страница в самом центре можно было прочитать письмо в редакцию бостонского музыкального журнала:

«Меня всегда удивляло, как легко можно поразить бостонскую публику. Особенно если это касается таких групп, как the Dresden Dolls, которая не только посредственна как дуэт, но еще и совершенно неоригинальна. Аманда постоянно шокирует людей и уже не может без этого… и на пианино она играет отвратительно. Совершенно очевидно, что мозгом и настоящим музыкантом группы является Брайан (кстати, выдающийся барабанщик, игра которого, к сожалению, высмеивается мисс Палмер). Интересно… если бы Аманда не вела себя как полная дура или как папенькина дочка, которая жаждет внимания, щеголяя своим дряблым волосатым телом и изображая из себя артиста… кому-нибудь было бы не все равно?»

Страница с ненавистными письмами стала самой посещаемой страницей на нашем сайте.

Люди начали писать, чтобы поблагодарить меня за мое мужество показывать такую злобу людей. Но это было не мужество – мне казалось, что это единственный выход, чтобы справиться с болью. Я до сих пор практикую своего рода онлайн джиу-джитсу: я беру ненависть и выставляю ее напоказ, пытаюсь над ней смеяться и делюсь ей обратно с миром, чтобы она не съела меня живьем. Примерно в то же время, когда мы создали страницу с ненавистными письмами, я начала регулярно писать в блоге, делилась хорошими и плохими статьями о нас, моей эмоциональной борьбой между «меня любят!» и «меня ненавидят!» и постоянно сменяющими друг друга похвалой и критикой в наш адрес, и пыталась балансировать между гастролями, записями, управлением делами группы и остатками своей социальной жизни.

Я начала понимать, что такое онлайн оскорбления, но когда мой блог начали читать сначала сотни людей, а потом тысячи, я также осознала, что такое сила толпы и насколько ситуация была двояка.

Наша звукозаписывающая компания только выписала нам чек, мы отдали все долги, и у нас было достаточно денег, чтобы купить первоклассную ударную установку для Брайана, и мое сердце было наполнено гордостью («Со мной подписали контракт! Я стала Настоящей!»), я стала искать свое первое пианино, у меня было около двадцати тысяч долларов, на замену полуразвалившемуся пианино, которое уже не настраивалось и на котором я на тот момент создавала музыку у себя дома (кто-то хотел выкинуть его, я оплатила расходы по перевозке). Я хотела яркий звук, крепкий инструмент, так как у меня была тенденция рвать струны. Я сходила в каждый магазин новых и подержанных пианино в Бостоне, щупая каждую клавишу, уголочек, трещинку каждого инструмента, выставленного на продажу со своего рода эротическим неверием, что я могла купить его. Это было так реально.

Однажды я наткнулась на старый дом на окраине города, из которого сделали небольшой магазинчик, в котором продавали пианино. Там бродили всего несколько покупателей, замкнутый с виду симпатичный парень присматривал за публикой. Я села за один рояль и начала громко играть Бетховена, а потом одну из моих песен. Я закрыла глаза и слушала, ощущала сопротивление клавиш, долбила по ним как маньяк.

Парень любезно подошел ко мне. Я перестала играть.

– Мисс? Здравствуйте. Мне очень жаль, но мне придется… попросить вас покинуть магазин.

Задержав дыхание, я встала, взяла свою сумку и вышла из магазина к своей машине, и прежде чем я смогла обдумать то, что сейчас произошло, я расплакалась. Он посчитал меня мошенницей.

Я приехала домой и в слезах открыла свой блог. Я выплеснула наружу эту историю моей маленькой аудитории, рассказала, что чувствовала злость и стыд, и насколько это было ужасно и неловко. Я написала название магазина и адрес и была не против того, чтобы фанаты написали этому парню несколько писем, если они захотят.

И только на следующий день, когда я прочитала несколько писем поклонников, которые рассказали, что написали письма протеста в магазин, я поняла всю тяжесть, глупость – подлость – своего поступка.

Я представила растущую стопку язвительных писем на столе этого бедного парня, который зарабатывает на жизнь благодаря своему маленькому магазинчику.

Конечно, он не должен был вышвыривать меня из магазина, но я поступила еще хуже. А самое худшее – это то, что я использовала фанатов в качестве оружия массового поражения. Устыдившись своего поведения, я зашла в блог, удалила название магазина и его адрес и написала последующий пост, в котором призналась, что было глупой дивой, которая повела себя как неуверенный в себе подросток. Потом я молилась, чтобы бедного парня оставили в покое. Какое-то время я боялась проезжать мимо той улицы.

Я вкусила силу жестокости. И это было отвратительно.

* * *

Все же ранние письма были наполнены любовью, не ненавистью, и я начала переписываться с сотнями фанатов. У меня было такое чувство, что у меня было нескончаемое количество друзей по перу, но, в конце концов, я почувствовала отчаяние, когда спустя несколько лет поняла, что количество приходящих писем возросло до такой степени, что я больше не могла отвечать на все. Из-за этого я чувствовала себя плохим другом.

Иногда я листала письма от фанатов, чтобы ободриться, чтобы почувствовать себя полезной миру, когда я впадала в депрессию. Написание песен не приносило немедленного удовлетворения, а вот чтение и ответы на письма приносили. В письмах были повторяющиеся темы: несчастье, изнасилование, личностный кризис, самобичевание, мысли о самоубийстве. Я отвечала настолько искренне, насколько могла: «Я надеюсь, что родители в итоге поймут тебя. Будь сильным. Я знаю, что ты чувствуешь, я проходила через это. Со временем все наладится. Я с радостью рекомендую тебе несколько книг о Буддизме. Нет, я не всегда была бесстрашной… я долго боялась исполнять свою музыку».

Во время одной такой сессии ответов на письма, я получила записку от поэтичной, немного эксцентричной восемнадцатилетней девушки по имени Кейси, которая писала из больницы Бостона. У нее был рак яичника, и ее поместили в детское отделение, где она была самой взрослой пациенткой, и ей было тяжело смотреть на страдающих детей. Знакомство с родителями было самым тяжелым, рассказывала она. Она знакомилась с ними, они становились друзьями, а потом она видела, как на их глазах умирают их дети. После обмена несколькими письмами, я вернулась в Бостон после гастролей на западном побережье. Еще не распаковав чемоданы, я открыла письмо от нее и долго смотрела в экран.

Она никогда не просила меня навестить ее. Но я села в машину, радостная, что мне можно не распаковывать вещи и отложить реальную жизнь до полудня. Я узнала номер ее палаты в приемном отделении и направилась туда. Я постучала в дверь, открыла ее мать. Она начала часто моргать глазами, потому что она знала мое лицо из флаеров с концерта The Dresden Dolls, которые Кейси развесила на стене палаты.