Отношения с компанией были обречены с самого начала, если подумать об этом сейчас.

Они получали секс. Но они не понимали, что помимо него мне нужна близость.

* * *

Я сняла видео на песню Leeds United в Лондоне, на помощь мне пришли сотни волонтеров, которые откликнулись на просьбу в блоге или по рассылке. Они приехали со всех уголков Великобритании в сумасшедших нарядах от Викторианской эпохи до иронических нарядов футбольных хулиганов, и покорно участвовали в стычке с метанием еды, пока я открывала рот под фонограмму и танцевала на сцене. Когда видео монтировалось, мне позвонил один из боссов компании и позвал на встречу в их офисе в Нью-Йорке.

– Просто хотел поговорить с тобой о твоем новом видео. Режиссер прислал нам первую версию.

– Да! Крутое, правда? Умора!

– Да. Хорошее видео. Но Аманда. Вот что. Мы думаем, что в некоторых сценах ты… выставлена не в лучшем свете.

Он рассказал мне, что они беспокоились о моем имидже и что они надеялись вырезать кадры, в которых я казалась толстой.

Сейчас мои отношения с моим телом довольно здравые. Я никогда не страдала от избыточного веса или наоборот. У меня никогда не было проблем с приемом пищи, и я никогда не страдала дисморфией[20]. Я комфортно чувствую себя в своем теле. Я не брею подмышки и ноги (однако иногда я это делаю, чтобы чувствовать, как мои ноги скользят по чистой простыне, это восхитительно), я привыкла к тому, что люди пялятся на меня. Я сбриваю брови, а потом рисую их обратно[21]. Думается, что мне удалось достичь неплохого уровня самопринятия за долгие годы. Иными словами: я тщеславна. Я до сих пор съеживаюсь, когда вижу в зеркале свой живот после месяца «диеты» на кексах и пиве, который свисает из слишком узких джинсов. Честно: я хотела выглядеть сногсшибательно в этом видео. Но как бы я ни старалась, я не могла согласиться с мнением компании. Те кадры, против которых они выступали, не показались мне ужасными. Они были просто… настоящими. Мне казалось, я выгляжу нормально.

Поэтому я отказалась редактировать видео.

Видео вышло с моим «нелицеприятным» животом, и я рассказала обо всем в блоге. Компания посчитала это актом войны, и в каком-то смысле это было правдой. Я в первый раз пожаловалась на компанию публично.

Потом случилось нечто неожиданное. Люди начали выкладывать фото со своими животами – плоскими, висящими, волосатыми, со шрамами от кесарева сечения – на форум группы. На некоторых животах были написаны сообщения маркером или краской для компании («ЛЮБЛЮ ТВОЙ ЖИВОТ!», «ЖИВОТ – ГОРДОСТЬ!», «ВОТ КАК ВЫГЛЯДИТ ЖИВОТ!»). В радостном изумлении я наблюдала, как к процессу присоединялись новые люди. Это случилось еще до того, как я начала пользоваться Twitter и Facebook, но несколько дней спустя были выложены сотни фотографий, а один фанат собрал их все в книгу. Они даже дали имя этому движению – ВосСТАНие.

Впервые моя фанбаза создала нечто подобное в таких масштабах, и я смотрела на них издалека, как гордый родитель.

Я понимала иронию происходящего. Это были люди, для которых я снимала это видео. По-моему, это были те люди, которым оно должно было понравиться и следовательно, это должно было подтолкнуть их покупать больше дисков и поднять продажи. Они были целевой аудиторией, по моему мнению, а не мимолетной, теоретической аудиторией – придуманной компанией, – которая поспешит в магазины за диском, увидев мое стройное тело в клипе. Мои фанаты дали мне понять, что они не просто нормально относились к моему не анорексичному животу, они были солидарны с моим решением выглядеть как обычный человек, а не как обработанная в Photoshop супермодель.

Я посчитала, что если мои фанаты нормально к этому относятся, то и я буду к этому так же относиться. Потому что, ну серьезно, кто кого пытался удивить?

Мне казалось, что я подаю пример здорового человека, но этот момент изменил мое видение. Я начала гордиться своими «недостатками». В своем блоге я написала о своей морщинке на лбу, пытаясь принять этот факт, я выставляла фото растяжек на моих бедрах. Каждый кусочек такой информации открыл поток сообщений и фотографий от мужчин и женщин, в которых они говорили о своих физических недостатках, и с ними приходило понимание «что ты такой не один».

И понемногу я начала быть менее критичной к себе, когда смотрела в зеркало. Поклонники подарили мне это. Они не были выдуманными врагами, которые осуждающе смотрели на меня и оценивали мой вес, мою кожу, мою грудь, мою способность выглядеть идеально. Им было неважно, как выглядела упаковка, в которой хранилась моя музыка, то есть я, пока мы делали друг друга счастливыми и заботились друг о друге.

Они были просто группой людей.

Воображаемые враги жили в моей голове.

Если у меня и был враг, то это моя звукозаписывающая компания.

* * *

Энтони никогда ни о чем не просил меня – особенно о деньгах. Их у меня не было. Он ненавидел, когда люди опаздывали, поэтому он просил меня приходить вовремя на наши гроки[22]. Он также просил, обычно в шутку, чтобы я любила его безоговорочно, без суждений, эту просьбу было легко выполнить. Это была любовь, или я ей только училась. Он меня этому учил.

Но однажды он попросил меня о чем-то особенном, о чем-то большом. Мне было около двадцати пяти, мы записывали нашу первую песню в составе The Dresden Dolls. Были рождественские каникулы, и я на несколько дней приехала в Бостон, чтобы побыть с семьей и погрокать с Энтони в его офисе.

В тот месяц мы почти каждый день разговаривали по телефону, и я знала, что у его жены Лоры был непростой период в жизни, и он очень беспокоился о ней. Он сам переживал тяжелую депрессию. Я брала перерывы в студии, чтобы проверять, как он поживает.

Мы с Лорой не были близки, когда я была подростком: ей было интересно, как и всем соседям, что этот тревожный подросток постоянно делает с ее мужем. В моих глазах она выглядела как… взрослый человек. Но когда мне стукнуло двадцать, и я начала жить собственной жизнью, на фоне крепнущей дружбы с Энтони мы с ней начали понимать и даже любить друг друга. Мы никогда не были настолько близки, как с Энтони, но стали хорошими друзьями. Союзниками.