Каждый думал о жертве, которая, очевидно, вошла в сауну до Анжелы. Но из-за смены камер они этого не увидели.

На экране замелькали пляшущие точки.

— Что такое? — с недовольством произнес Бьорн.

— Эта пленка такая чувствительная, иногда бывает что-то подобное, — ответил директор, которого, судя по всему, уже начал утомлять этот киносеанс.

Йохансен указал на клавишу перемотки. Бьорн кивнул. Помощник отмотал пленку в одну сторону, потом в другую. Нажал на кнопку «Play». Все зрители были явно удивлены, когда на экране появился прибывший утром отряд полицейских.

— Что это? — спросил Бьорн.

— Следующее утро… — проговорил Йохансен.

— Это я вижу. Где продолжение того, что происходило ночью?

— Инспектор, наверное, отмотал пленку слишком далеко, — предположил директор.

Йохансен снова потянулся к клавише перемотки.

— Там есть еще одна клавиша — медленной перемотки, когда вы видите смену кадров на экране, — сказал директор.

Бьорн резко нажал на указанную клавишу.

— Осторожнее, пожалуйста, оборудование совсем новое…

— Давайте я, шеф.

На экране появились полицейские, медленно шествующие по коридорам задом наперед.

Йохансен хихикнул.

— Тут тебе не цирк! — осадил Бьорн помощника.

Внезапно изображение исчезло, и из магнитофона донесся какой-то слабый свист.

— Выключите его, там какая-то неисправность! — Директор привстал. — Выключите!

Не дожидаясь, пока Йохансен исполнит его просьбу, директор сам нажал на кнопку «Stop», затем вынул кассету.

— Ну вот, я так и знал… Вы хоть представляете, сколько стоит такая кассета?..

Бьорн бросил на директора испепеляющий взгляд и забрал кассету. Магнитофон больше не издавал никаких звуков, и тишина была угнетающей. Бьорн коротко взглянул на Анжелу. В этом взгляде можно было прочесть: «Ты ведь не вышла из сауны сразу же — по крайней мере, мы этого не видели. Что там произошло, Анжела?» Она отвернулась. Бьорн тоже отвел глаза и устремил взгляд в пол. Внезапно, увидев стоявшую под столом корзину для бумаг, он склонился над ней и вытащил смятый ком магнитофонной ленты.

— Йохансен, давай-ка почини нам эту пленку.

— Но как?..

— По старинке, скотчем. А перематывать придется пальцем.

Йохансен с грехом пополам распутал скомканный клубок пленки, отрезал кусок, безнадежно смятый в гармошку, остальное склеил скотчем с той пленкой, что была в кассете, и с помощью указательного пальца замотал ее обратно.

— Ну что ж, теперь, может быть, что-то и увидим. Я вставляю кассету?

— Само собой, и поживее!

На экране вновь появился коридор перед входом в сауну. Через тридцать секунд показалась черноволосая девушка в расшитом блестками костюме мажоретки. Мужчины и Анжела были настолько поражены, что никто из них не произнес ни слова.

Мажоретка проскользнула в приоткрытую дверь. По экрану пошли красноватые полосы — только благодаря ним можно было догадаться о смене кадров.

— Адриана вошла в сауну в три часа ночи, — прошептал Бьорн.

Йохансен с изумлением взглянул на комиссара:

— Но ведь она вышла из своего номера в два двадцать пять, шеф! Что же она делала все это время?

— Об этом ты спросишь убийцу…

Анжела внезапно ощутила слабость. Ее как будто вновь окутало влажное тепло остывающей сауны. Пытаясь сохранять на лице невозмутимое выражение, она продолжала смотреть на закрытую дверь. Судя по тем кадрам, которые появлялись на экране после вклейки вырезанной пленки, Адриана вошла в сауну уже после нее.

Склонившись к экрану, Бьорн пытался разобрать показания таймера, но это было невозможно. Он закрыл блокнот. Полосы замелькали чаще. Судя по всему, вклеенная часть пленки подходила к концу. Изображение дергалось, то и дело менялась контрастность.

— Стоп! — громко сказал Бьорн.

Йохансен вскочил и нажал на кнопку «Pause». Несмотря на полосы, пересекавшие экран, можно было различить уже другую фигуру в костюме мажоретки, в другой обстановке.

— Это ресторан, — сказал директор.

Охваченный волнением и любопытством, он тоже подался к экрану. Бьорн откинулся на спинку кресла:

— Нам везет… Здесь тоже можно разобрать время… Три часа ночи.

— Три часа пять минут, шеф, — поправил Йохансен. — Может быть, это Жозетта… Она вышла из своего номера как раз десять минут назад. Если она забрела в ресторан, то, возможно, потому, что заблудилась…

— Faen! — прорычал Бьорн.

Пленка снова оборвалась. Бьорн повернулся так резко, что кресло под ним затрещало.

— Так, ладно. Йохансен, забирай магнитофон.

— Но что мне с ним делать?

— Делай с ним что хочешь, просмотри запись хоть сто раз подряд, кадр за кадром, но выясни, кто эта вторая мажоретка. Составь отчет по минутам: маршруты, номера камер, время — там, где можно его разглядеть… Когда у нас будет четкая картина всех перемещений этой ночью, тогда, возможно, что-то и выяснится…

— Хорошо.

Бьорн поднялся и взглянул на часы.

— Ты не хочешь снова допросить Жозетту, шеф? — спросил Йохансен.

— Завтра. Пусть еще помаринуется.

Комиссар вышел. Анжела последовала за ним и в коридоре спросила:

— Я могу идти к себе?

Бьорн, обернувшись наполовину, ответил:

— Нет, Анжела, немного позже.

Возвышавшаяся над неподвижными льдами фьорда старинная крепость, издавна защищавшая Осло, полнилась непривычными звуками — взрывами девичьего смеха.

По крепостным стенам прогуливались группки мажореток в сопровождении продрогших тренеров. У тех и у других лица были закрыты шарфом или поднятым меховым воротником. Экскурсия подходила к концу. Напоследок все остановились на смотровой площадке, откуда открывался панорамный вид на набережную и гавани. Однако в сумерках можно было разглядеть лишь темную полосу воды, оставшуюся после прохода ледокола, и огоньки снующих по ней катеров.

Вдоль узких улиц тянулись цепочки фонарей. Туристов в это время года было мало. Здесь, в крепости, единственным живым существом кроме них был вооруженный гвардеец в униформе, регулярно обходивший дозором центральную аллею и вымощенный брусчаткой двор.

Столпившись у ворот, десятка два мажореток хихикали, глядя на его маневры. Повинуясь какому-то внутреннему распорядку, часовой регулярно вскидывал оружие вверх, и в стенах крепости эхом повторялись резкий скрип кожи и бряцание металла; затем, шесть раз ударив прикладом в землю, он строевым шагом обходил двор, безупречно оттягивая мысок. Оказавшись перед подъемной решеткой, зубья которой нависали над узким проходом, он делал полуоборот и тем же шагом углублялся в заснеженную аллею.