– Романов шпионских начитались?

– А ты зря иронизируешь, – докурив, сообщила Коваль.

Гена вскинул руки и засмеялся:

– Все, сдаюсь! Ну что – может, отдохнете немного?

Отдыхать Марина не хотела, напротив – завтрак придал ей сил и энергии, захотелось на улицу, на воздух. Гена не возражал:

– Соседи будут в шоке. Я столько лет тут живу, и вдруг у меня женщина.

– Наконец-то тебя кто-то скомпрометировал, – удовлетворенно улыбнулась Марина и пошла собираться.

Они уже довольно долго бродили по району, разговаривая о пустяках, когда на мобильный Гене кто-то позвонил. Марина тактично отошла в сторону, но телохранитель вдруг вытянулся и жестом подозвал ее, включив громкую связь. Это оказалась Виола. Ее голос звучал испуганно, чуть подрагивал, слышались истеричные нотки:

– Гена, это просто ужас, что такое! Что происходит вокруг моего мужа? Ты смотрел новости?

– Нет, я спал. А что?

– Так ты не знаешь?! – взвизгнула Ветка. – Гришкин «мерин» взорвали!

– Кто-то пострадал?

– Нет! Он взорвался на стоянке, водитель обедать ушел!

– От меня-то вы что хотите?

– Гена, мне страшно! У меня ребенок!

– Вы же в доме не одна, охраны полно! А Алеша вообще в реабилитационном центре сейчас – какие поводы для беспокойства?

Марина слушала диалог с вниманием, и в какой-то момент у нее появилось подозрение, что между Веткой и Геной существует что-то большее, чем отношения телохранитель – хозяйка. Она вопросительно смотрела на Гену, но тот продолжал разговор, и при этом выражение его лица оставалось беспристрастным и незаинтересованным.

«Черти мерещатся, – подумала Марина. – Да и не в Веткином вкусе он совсем».

Она закурила, постукивая носком ботинка по бордюрному камню, окружавшему небольшую клумбу. Ходить без каблуков оказалось неожиданно удобно, а тяжелые ботинки дарили больной ноге комфорт, и пользоваться тростью Марина почти перестала, хотя легкая хромота все еще была заметна. Но привезти с собой свою фирменную трость, из которой при нажатии на глаза грифа-рукоятки выбрасывалась остро отточенная пика, она не решилась. Эта вещь была изготовлена здесь, по заказу Хохла, в единственном экземпляре, и определенный круг людей хорошо знал, кому она принадлежала. Марина сперва опасалась, что совсем не сможет ходить без опоры, однако курс массажа и парафинотерапии в клинике избавили ее от этих страхов – нога слушалась почти идеально.

Гена наконец убрал телефон и широко улыбнулся:

– Ну, как вам?

– Как мне – что? – чуть прищурившись, спросила она, глядя на высокого телохранителя снизу вверх.

– Это вы о чем, Марина Викторовна? – сразу напрягся Гена, неплохо знавший такую манеру задавать вопросы и щурить глаза.

– Ну, во-первых, Мария Васильевна, а во-вторых, ты чем интересуешься – взрывом тачки мэра или твоими отношениями с его женой? – чуть растягивая слова, проговорила Марина, и лицо Гены вдруг пошло пятнами.

– Вот что! – решительно отрезал он. – Вы эти свои намеки бросьте. У меня быть ничего не может с Виолой Викторовной. У нее там без меня хватает желающих.

Коваль с удивлением поняла, что промахнулась, а Гена не на шутку оскорблен ее подозрениями, высказанными вот так, в лоб. Нужно было срочно исправлять ситуацию. Она приблизилась к явно обозленному Гене, мягко взяла за руку и, глядя в глаза, проговорила:

– Гена… извини, ладно? Я не в тебе усомнилась… просто… мы с Веткой сто лет знакомы, я отлично знаю, что она может. И, согласись, это как-то странно – она звонит тебе, когда ты в отпуске, истерику закатывает, плачет. Что тут можно подумать? Ну, вот я и подумала. Зря. Прости, ладно?

Гена хмурился еще пару минут, в душе удивленный – Марина прежде редко просила прощения, хотя неправоту признавала достаточно легко. Но произнести фразу «извини меня» – такого он, пожалуй, не слышал.

– Забыли, – произнес он. – Вы, Мария Васильевна…

– Слушай, а может, ты меня будешь звать просто Маша и на «ты», а? – перебила Коваль. – А то как-то странно выглядит – я тебе «тыкаю», а ты меня по имени-отчеству.

– Да, странновато, – согласился он. – Попробуем, хотя мне это трудновато будет – привык за столько лет. Так вот, про взрыв. Хорошо сработали?

– Так это что же?.. – Коваль застыла на месте, не веря своим ушам. – Это…

– А вы как думали? – вздохнул Гена. – Уж если охотиться на волка, так флажками как следует обкладывать.

– Ты смотри… сам в этих флажках не запутайся, – буркнула Марина. – А ну как пострадал бы кто?

Гена рассмеялся:

– Ну, я зря, что ли, подрывное дело изучал? Продумали с исполнителем – бабахнуло, видно, будь здоров, Григорий Андреевич сегодня ночевать в бункере будет.

– В бункере?

– А вы не знали? Он же велел бункер под сауной сделать, еще в прошлом году.

Марина сложилась пополам от смеха, представив себе, как Бес короткими перебежками пересекает двор и скрывается в подвале.

– Да-а… – еле выдохнула она, вытирая слезы. – Зашугал ты шефа своего, Генка… Пойдем вон в кафешку хоть, что ли… пить хочу, да и присесть бы – нога заныла.

Гена галантно предложил ей руку, и они направились к ближайшему кафе с названием «Багульник». Марина прежде не знала об этом месте.

– Новое, что ли?

– Нет, что… ты, – с запинкой выговорил телохранитель. – Очень старое, да сейчас сама увидишь. Считается очень дорогим в этом районе. Но, если честно, я бы сюда не пошел.

– Гена, мне не до политесов, нога болит очень – как сглазила, – пожаловалась Коваль, согласная уже сидеть даже на бордюре.

– Ну, я предупредил, – хмыкнул Гена и открыл дверь кафе.

С порога в нос ударил запах столовки – именно столовки с грязными клеенками и пригоревшим луком, с молочно-коричневой бурдой, гордо именуемой «кофе со сливками». Этот запах был хорошо знаком Марине с детства – мать, когда стала спиваться, прошла путь официантки от ресторана до самой дешевой пивнушки, и маленькая Марина часто заходила к ней после школы.

Гена придирчиво выбрал столик, проверил пальцами чистоту поверхности и только после этого отодвинул стул для Марины:

– Я предупреждал, что тут все еще советская власть.

– Да ладно, – вяло отмахнулась Коваль, усаживаясь и сбрасывая с плеч шубку.

– Оригинально шиншилла здесь смотрится, – хмыкнул телохранитель. – Кофе? Сок? Минералку? Может, сладкое что-то?

– Ты забыл, что я сладкого не ем, – улыбнулась Марина. – Кофе и стакан воды.

Пока телохранитель объяснялся с официанткой, чем-то отдаленно напомнившей Марине мать – то ли выжженными белыми волосами с кружевной наколкой, то ли ярко-синими тенями на веках, – она рассматривала посетителей заведения. Их было немного – юноша и девушка, явно студенты, самозабвенно читали что-то, склонившись над столом, трое парней постарше, по виду – простые работяги с комбината, зашедшие с ночной смены выпить пивка да так и осевшие здесь, дедок с бородкой, аккуратно поглощавший сосиски с тушеной капустой, а у его стула, привязанная за поводок, дремала собака неизвестной породы, и, наконец, за столиком в самом углу восседала дама совершенно определенной профессии. «Надо же… я никогда не думала, что все это еще сохранилось в таком вот первозданном, почти нетронутом виде, – подумала Коваль, рассеянно затягиваясь сигаретным дымом. – Как по-разному люди живут… Кажется, раньше это не было так уж заметно. Все были одинаково бедные, а теперь – кто-то вопиюще богат, а кто-то – откровенно нищ. Расслоение…»