«Если ты позволишь, они тебя уничтожат, смотри, они уже делают это».

Дэнни в холодном поту нервно тер маленькие ладошки, пока они не покраснели.

— Я не хочу, я… я…

— Есть одно средство, и клянусь — оно подействует.

Губы Человека-Призрака потрескались: он говорил. Но главное, он поднял трость. Он тыкал ею в Дэнни, словно самый ужасный и кровожадный инквизитор. Он поднял трость, и холст не порвался. Потому что холст походил не на холст, а на дверь, на адскую пещеру, вход в темные, непостижимые миры. Дэнни отскочил назад, на кровать, сглотнул слюну с рвотой. Дэнни слушал.

— Но чтобы оно подействовало, нужно научиться кое-что делать…

Дэнни не ощущал боли, выкручивая маленькие пальцы, выламывая их.

Трость вернулась на место. Но Человек-Призрак не был неподвижным. Его лицо стало живым, живыми стали язык, пальцы, спина.

— Тебе надо научиться называть всех негодяями.

Лицо Дэнни пылало как огонь, у него перехватило дыхание.

Хрусть.

Костяшка среднего пальца переломилась, и Дэнни вскрикнул от боли. Но он, весь красный, не мог произнести то, что требовал Человек-Призрак. И не мог прекратить мучить средний палец — он был зажат вместе с остальными в неестественно согнутом положении.

— Попробуй, Дэнни, давай: все негодяи, говори!

Дэнни чувствовал, как желудок бьется в грудную клетку, чувствовал запах рвоты, снова подобравшейся к горлу. Дэнни не мог выговорить это. Он проглотил горечь. И рот Человека-Призрака жестко изломался в знак презрения, оскалился, обнажая гнилые резцы, черные острые клыки.

— Смотри, ты весь в блевотине. Дрожи, ты, писающийся в кровать. Ты мерзок. Один я помогаю тебе, я и больше никто! И я попросил тебя только об одном, и для твоего же блага! А ты мне чем платишь?! Хочешь, чтобы я исчез? Ну конечно! Я брошу тебя, как и все, как мать, отец, учительница, как все те, кому не повезло встретиться с тобой.

И он застыл, как ледяная глыба. Только лицо стало не таким, как прежде, его жестокое и строгое выражение, нарисованное на холсте, упрекало холодно, сурово, гнетуще.

Затем повисла тишина. Мертвенная тишина, низвергающаяся с потолка. Дэнни чувствовал, как его сдавливают стены, как сердце закупоривает его глотку. В глазах жгло, слезы кололи, как иголки.

Дэнни испугался.

Но особенно Дэнни испугался опять остаться один. Он свалился на колени с края кровати, изо рта — слюни с рвотой, из глаз — иглы. Растревоженный желудок, перекрученные нервы, загнутый и скрюченный средний палец, слизь на полу. Дэнни заплакал. На четвереньках дополз до письменного стола, как до алтаря. Но слова так и не выходили. Одни хриплые рыдания, ослиный рев.

Человек-Призрак оказался всего лишь картиной. Плоской, двухмерной. Он тоже его бросил. Один. Один навсегда. Эта мысль окончательно сломила логику. И безумие открыло выход голосу.

— Не-е-е-ет! — выкрикнул он. И на этот раз слова сотрясли его. — Не бросай меня! Вернись! Я хорошо себя буду вести! Обещаю! Не бросай меня!

Человек-Призрак переместил взгляд вниз, посмотрев на маленького безумного единомышленника, стоящего на коленях перед алтарем. Глаза на каменном лице глядели на Дэнни с глубоким презрением.

— Верни-и-и-ись! Я все сделаю, что ты хочешь, обещаю!

Секунда — и узловатые руки Пожирателя вцепились ему в плечи. Дэнни раскрыл рот, лицо Человека-Призрака приблизилось к его лицу: глаза в кровяных прожилках, но черные, вязкие, как болото. От дыхания несло болотной гнилью, в пальцах крылась сила тысячи рук. Его голос бил по мозгам, словно отрывая внутренности от костей. Нечто сверхъестественное. Ужасное и властное. Сопротивление бесполезно.

— Тогда говори! — зарычал он.

Дэнни — глаза вылезли из орбит, зрачки расширились — закричал:

— Они негодяи, негодяи, негодяи! Они все негодяи, и я их ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Человек-Призрак ослабил хватку, рот закрылся, и на лице нарисовалась злобная довольная усмешка.

— Молодец, Дэнни. Теперь мы с тобой можем играть. Но я лишь просил тебя назвать всех негодяями, а ты добавил, что их ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь всех!

Тишина.

— Я… я не хотел сказать, что…

— Тсс! — остановил его Человек-Призрак. И Дэнни наклонил голову, как делают собаки, принюхиваясь к запаху палочки. — Нехорошо, что Дэнни ненавидит всех. Если Дэнни ненавидит всех, то Дэнни перестанет быть умницей, а мы не хотим, чтобы это произошло, да? — сказал Человек-Призрак, приподнимая правой рукой грязное лицо ребенка.

Дэнни громко шмыгнул носом, помотал головой в нервной лихорадке. Человек-Призрак прижал его, вынуждая смотреть в свои грязные глаза:

— Я могу ненавидеть за тебя, хочешь?

Вытаращенные глаза Дэнни сверкнули.

— Я правда могу делать это, я сделаю это для тебя, потому что люблю тебя. Но ты не должен мешать мне, договорились?

По щекам Дэнни текли слезы, в этот раз не причиняя боли. Он кивнул, не переставая плакать. И впервые ему удалось выдавить из себя волшебное слово, не скорчив лица:

— Спасибо.

— Мы — братья, не забыл?

Человек-Призрак поставил левую ногу на письменный стол. Потом правую. Комната наполнилась колючим запахом масляных красок. Провел узловатыми руками по потертой и потной одежде, в воздухе стояла пыль. А в комнате — холод, арктический холод, необычный, угнетающий. Спрыгнул со стола на пол и за руку поднял Дэнни на ноги, желая видеть его перед собой. И Дэнни смотрел на него, парализованный от изумления, смотрел на своего идола, на воплощенное божество, своего мстителя — своего брата.

Человек-Призрак протянул ему руку.

— Наш договор — наш секрет.

Дэнни пожал его ледяную твердую руку. Рядом с ними — картина. И только переполненные ужасом адские свинцовые тучи висели в небе неподвижно и свирепо.

Клетка разъедена ржавчиной, пальцы Алисы медленно, слегка касаясь, пробегали по сетке, руки дрожали.

— Она… я… мы кормили кроликов травой… они подходили, прижимали мордочки к решетке…

Стефано больше не пытался делать вид, что ничего серьезного не происходит. Разум и душа Алисы исторгли темный запутанный и тревожный клубок. Стефано старался понять. И единственный путь, который мог бы привести к пониманию, — выбор правильных вопросов.

— Алиса… кролики — симпатичные зверьки, но у тебя во сне они были черными, понимаешь? Людоедами.

Мурашки проползли по ее спине, цепляясь за кожу. Потом замелькали образы. Смена молниеносных видений, разобщенные куски безумных фотограмм: лицо Лукреции — Лукреция улыбается — травинка — травинка для белых кроликов — травинка для пятнистых — травинка для серо-бурых — моя ладошка в ладошке Лукреции — переливчатый смех.