Жил Лукьянов полной грудью, жизнь любил, и она его не обижала, давала ему пропитание неплохое и покой. В достатке жил человек, без затей, брусчаткой с Красной площади двор не мостил, фонтан из Петергофа не желал — помнил однокомнатную в Тушине и стельки в туфлях в зиму лютую из газеты, в которой работал.

В гараже у него шесть котов жили — не породистых, а так — рвань бродячая, но он их любил, помня, что на ковчеге каждой твари было по паре. За домом следил мигрант, приехавший семью свою от голода и нужды спасать.

Сын гор трудился не покладая рук, уважал хозяина и ценил его за доброе сердце и интернационализм.

Как-то в воскресенье Лукьянов после обеда смотрел передачу о событиях за неделю и увидел сюжет о говорящем коте. Хозяйка кота, немолодая женщина из Баку, желающая славы, демонстрировала съемочной группе в присутствии экспертов-переводчиков аудиозапись своего кота, говорящего на азербайджанском языке. Эксперты глубокомысленно рассуждали, что слышат отчетливо как минимум двадцать слов в исполнении хозяйского кота, умершего год назад. Все это напоминало дурдом и очень забавляло Лукьянова.

Он вышел во двор и, увидев своего управляющего, рассказал ему об увиденном и пошутил, что хотел бы, чтобы его котики тоже заговорили.

– Ты попробуй, — сказал Лукьянов и забыл об этом.

А управляющий не забыл: он уважал Лукьянова и решил доставить ему удовольствие.

Он зашел в гараж, накормил котиков и приступил к дрессировке. Коты не понимали, чего хочет этот человек, повторяющий одно и то же на непонятном языке, но он все повторял и, не получив ответа, схватил младшего брата и стал трепать, угрожая убить. Старший кот не выдержал и сказал ему на русском:

– Не борзей! Мы хозяина понимаем, но не лезем в его жизнь, и ты не лезь в нашу.

Управляющий оторопел от кошачьей наглости — ведь он считал себя главным после хозяина, а тут, оказывается, вот какой расклад! Он швырнул кота в угол и ушел, услышав вдогонку: «Понаехали тут!» — и мат по национальному и половому признаку. Горько на душе стало человеку, и он, бросив дом, ушел на станцию — выпить и утолить свою обиду.

Он пришел на станцию, где электрички привозили из Москвы коренное население, недовольное своей судьбой, не знающее, отчего ему плохо в собственном доме. Ответ появился в виде сына гор, шедшего просто выпить водки. Четверо юношей с горящими глазами нашли его в толпе без приборов ночного видения и за десять секунд, вложив в свои ноги всю боль за неудачу любимой команды, не попавшей в плей-офф, сыграли с его головой в футбол, забив его под платформу в результате слаженной коллективной игры. Одно сердце перестало биться, зато четыре других забились в едином порыве.

Утром в газете Лукьянов прочел, что опять убили мигранта на его станции, и позвонил на дачу. Охрана сказала, что его человек пропал, ушел и не вернулся, успокоили, что ушел с пустыми руками, ничего не украл.

Лукьянов расстроился, так и не поняв, что повинен в смерти человека, нанял другого, и жизнь потекла по старому руслу.

Влияние энергии одних людей на других плохо изучено, но оно есть. Я знал человека, который до тридцати лет жил чистой, непорочной жизнью, а через два года заболел всеми пороками, заразившись ими от своего хозяина.

Наш герой, далее дворецкий, жил себе по восходящей: военный городок, спартанское воспитание, учеба, военное училище и ясная дорога к лампасам через два десятка лет.

Развал страны прервал путь наверх, к 94-му году в активе были четыре звездочки на погонах, жена, дочь, однокомнатная в Подмосковье и «Москвич-ИЖ» кирпичного цвета.

Денег нет, перспектива — зеро. Счастье подвернулось в лице сослуживца, пахавшего водителем у мини-олигарха и назначенного властью по лесному ведомству. Он быстро понял, что лес его богатство, а не наше, рубил его и нарубил неплохо.

Он жил на даче то ли Берии, то ли Булганина, в большом доме в стиле арт-деко с элементами русского модерна, хозяйство было огромным: гараж, хозблок, фонтаны, два бассейна, 5 га земли, человек сорок обслуги — водители, охрана, повара, горничные, врач, массажистка и астролог, без которого хозяин ничего не делал. Он вообще ничего не делал — только пил, играл в домино с водителем на бензин, с охраной в бильярд на сигареты. Лес он видел только как чурки в камине и голубые елки на участке. Он обожал камин, даже в лютую жару бросал чурки в огонь — видимо, в детстве страдал от холода в далеком сибирском городке, где вырос в доме дяди — начальника пожарной части.

Вот в такой дом попал бывший советский офицер и стал дворецким у мини-олигарха по кличке Лесник. Обязанностей у него было много: руководить всем в доме — стройкой, устройством ландшафта, топить баню, закупать продукты. Весь быт, покупка DVD и книг — всё-всё-всё. Он научился готовить, подавать на стол, но только в бане, один день в неделю, в воскресенье.

В этот день Лесник принимал важных людей из разных сфер, таких же, как он, хищников высокого полета. На десерт звали композитора или кинорежиссера, снявшего блокбастер, писателя, которым восхищались в данный момент. Это было высокое собрание, а не пошлая баня с телками. Лесник серьезно считал свою воскресную баню ложей избранных и, конечно, не масонской. Он не любил масонов и евреев, но антисемитом не был, так как не считал себя дурнее их.

Действо начиналось часов в двенадцать: съезжались люди, все надевали халаты с личными монограммами, шли на террасу, и пир острого словца вперемежку с новостями из Кремля начинал свое неспешное движение. Дворецкий накрывал стол с простой, но очень качественной едой. Меню всегда было стабильным: салат оливье, овощи, селедка, рыбка из таежных рек, холодец, потом суп, котлеты с пюре, рыба и пельмени.

Напитки в ассортименте — от виски до «Фернет бьянко», много вина, но предпочитали пиво с водочкой, несмотря на диеты и здоровый образ жизни. Парились группами по интересам: думцы с банкирами, металлурги с нефтяниками, кто вообще не парился, сидел за столом, разминаясь водочкой, под хохот рассказывали истории, которых у всех было в избытке. Иерархии и чинов никто не признавал: писатель мог перебить олигарха, которого внимательно слушает всенародно избранный. За столом царили сумбур и пиршество острого словца, это ценилось не меньше блокирующего пакета акций — этим за столом удивить было трудно.

Меньше чем пол-ярда за стол не попадало. Один член банного сообщества держал на гонораре известного юмориста, который каждую неделю готовил хозяину свежий анекдот или занятную историю. Обсуждали кино и книги, реже — президента и национальные проекты. Общение было дружеским и нежным, хотя за столом могли оказаться люди, не терпящие друг друга, но Лесник своим талантом примирял всех, равно оделяя любовью и художника, и сенатора. Талант его собирать людей был уникален.

К нему ехали все, там иногда решались большие дела, его баня — особая зона, где без трусов, без постов и мест в «Форбсе» люди становились настоящими.