— Я эгоист, по-твоему, — продолжает Пашка, очень ловко освобождая кроху от одежды и позволяя ей похлопать себя по улицу. — Я притащил ребенка на другой конец глобуса, чтобы похвастать и разжалобить тебя и ты была им.

Он отдает мне свёрнутый памперс, говоря куда можно утилизировать его и пока я отношу его, Пашка возится с салфетками, присыпкой, песочником и крохотной косынкой.

— Как это у тебя получается? — спрашиваю я, любуясь и умиляясь маленькой красотке. — Ты же великан с ручищами, как у экскаватора!

— Опыт. Его ведь не пропьешь! Машку пеленал, а Софой даже проще. Держи!

Пашка отдает мне голопяточницу, ведёт меня на уже знакомую кухню и занимается бутылками.

— Ты тоже была эгоисткой, когда захотела увидеть ее ночью, но я видел, что тебе стало стыдно. Да, Ветрова. Я знаю, когда тебе стыдно. Пока тусовался в участке, пока ждал Прохорцева и звонка местной версии меня "в законе", у меня было время поразмышлять обо всем и подумать о том, что ты сказала. Ты бы не притащила Софью ко мне и запретила бы шарахаться по дому ночью. Плевать бы тебе было на то, что ты не мама. Я ведь нанимал тебя не для себя, а для нее. Так бы ты думала?

Я киваю, а потом передаю ребенка Паше.

— Мне пора. Правда пора. Пока, сладенькая!

Я ухожу. Я даже бегу домой. Я стремлюсь оказаться подальше от Бурова и своего состояния, которое можно охарактеризовать пошлым словом "поплыла".

Мне нужно в храм. В его тишину, прохладу и совершенно космическую атмосферу. Я хочу уйти в себя и получить ответ на вопрос: почему я так легко отпускаю ненависть и боль, тогда, как должна делать иначе — должна держаться за нее, вгрызаться и не отпускать, напоминая себе, что все повторится.

Ведь "кто предал раз тот предаст дважды".

Глава 15

— Теперь ты будешь бегать от меня? — спрашивает Буров, встречая меня на крошечном крыльце.

Последнее ведет в мой дом. Несмотря на то, что территория у домика освещена и я знаю человека на пороге, сердце колотится как сумасшедшее. Дело не только в неожиданной встрече. Куда сильнее второстепенное чувство радости.

— Я не бегаю, — выдаю я упрямо и в тоже время умиротворенно. — Это правда.

Буров смотрит на меня снизу-вверх, не поменяв положения в пространстве, то есть оперевшись локтями на бедра. Никогда не признаюсь ему в таком, но выглядит он, как сплошной секс. Таких уверенных, раскрепощенных и классных мужиков в обычной жизни не встретишь — они прячутся за мониторами гаджетов, тонированными стеклами авто, высоток или, вот по таким островам.

— Это не отмазка, говоря твоим языком.

— Иди сюда, Ветерок, поговорим.

Он показывает на место рядом с собой — на бамбуковом крыльце лежит горчичного цвета подушка. Я сажусь, и он придвигается ко мне, касаясь плечом. От него очень приятно пахнет — морем и каким-то дополняющим его парфюмом. Так что хочется на пляж на котором я не была уже несколько дней как, искупаться и желательно сделать это голой.

— А что ты делаешь? — спрашивает Пашка, глядя на свои пальцы, сомкнутые в замок.

— Я разбираюсь с собой. Не хочу привязаться к тебе на уровне простыней и дать надежду, чтобы в один прекрасный момент свинтить из-за чувства вины и оставить тебя с разбитым сердцем.

Он хмыкает последнему, но не спорит и не возражает. Тем более, Пашка не смеётся сентиментальному словосочетанию, которое так не вяжется с его внешностью, но хорошо ложится на тот островок нежности, что есть в его душе.

Буров кивает, соглашаясь с моим определением происходящего. Но не отвечает ничего, переваривая сказанное. Павел Архипович не смотря на сплошной тестостерон, умеет думать и поступать разумно. Доказательства? Он преуспевает во всем.

Это странно говорить мне после всего выкинутого им, но что есть то есть.

— Где Софья?

— Дома. В кровати. Где же ей быть?

— Одна?

Он косится на меня, скользнув вверх-вниз по моему лицу.

— По-твоему, я совсем отбитый? — интересуется он с предельно серьезным выражением лица. — Не одна. С новой няней — филиппинкой, которая как будто и не спит никогда.

Я цокаю. Он знает, что я никогда не считала его таким. Ладно! Ладно! Почти что никогда.

— Я предлагаю тему для поговорить, — выдаю я, даже не думая, чтобы вспыхнуть в ответ на его слова. — А ты цепляешься к моим словам.

У меня последние три дня очень нагруженные.

Я пропадаю в храме с раннего утра до глубокого вечера и это совсем не та медитация, которую практикуют многие на коврике посреди комнаты.

Это очень похоже на наведение порядка, но независимо от меня самой. Понимаю, что звучит странно ведь душа моя и старания мои, но я как будто только подключаюсь к этому, а многочисленные блоки разбираются, исчезают или ставятся на меня без участия меня самой.

— А моя тема значит тебя не устраивает? — интересуется Пашка с усмешкой.

Он придвигается еще ближе, теперь наши колени соприкасаются — в конце концов я кладу голову на его плечо.

— Мне нужно время, чтобы разобраться в себе. Это важно ровно настолько насколько я сказала.

— Я понимаю это, но не перестаю скучать по тебе, Ветрова.

Я опираюсь подбородком ему в плечо, разглядывая его вновь покрывшуюся порослью щеку. Он думал обо мне два года, злился, тосковал, а сейчас скучает, несмотря на то, что получил все несколько дней тому назад и остров полон знойными красотками на любой вкус и цвет. Я знаю почему мне становится немного весело в ответ на достаточно серьезные и не пахнущие смехуечками слова — это один признаков счастья.

— Вот прямо так? Сидишь целыми днями и скучаешь? Здесь на крыльце или…

— Нет, Ветрова. Когда мне очень грустно я захожу в дом, прихватив твою фотографию.

— Развратник.

— Пошлячка!

— У тебя есть моя фотография?

— И не одна, — отвечает Буров, улыбнувшись мне в ответ.

Остался еше один день из моего супер интенсивного погружения в тонкий мир, но я уже знаю, чем он закончится и к каким выводам я приду.

Надо только продержаться один день, а ещё лучше отправить Бурова домой. Потому что плоть слаба и требует тепла, после невероятно холодных помещений храмов.

Но как противостоять мужчине с его набором хромосом я знаю, а как себе нет. Образцова, каким бы ни был положительным не смог дать мне ощущение моего океана. Он плещется во мне, когда я смотрю на него, говорю с ним