— Она не любит перемен. Никогда не любила. Чуть не умерла от тоски, когда в детстве ее положили в больницу со скарлатиной. — Саффи сделала слабую попытку поднять настроение: — Иногда мне кажется, что она была бы счастлива, если бы мы все трое навсегда остались в Майлдерхерсте. Можете себе представить? Три старые дамы с седыми волосами, такими длинными, что на них можно сидеть.

— Полагаю, у мисс Юнипер нашлись бы возражения на этот счет.

— Несомненно.

Как и у Саффи. Внезапно ей захотелось рассказать Люси о квартирке в Лондоне, письменном столе у окна, радио на полке, но она подавила порыв откровенности. Еще не время. Вместо этого она добавила:

— В любом случае, нам обеим очень жаль, что вы покидаете нас после стольких лет.

— Это все война, мисс Саффи, я должна была что-то делать; а потом мама скончалась, и Гарри…

Саффи взмахнула рукой.

— Можете не объяснять; я прекрасно все понимаю. Дела сердечные и так далее. Каждый должен жить своей жизнью, Люси, особенно в подобные времена. Не правда ли, война помогает увидеть, что важно, а что нет?

— Мне пора.

— Да. Хорошо. Скоро увидимся. Может, на следующей неделе приготовим овощи в маринаде для аукциона? Мои кабачки…

— Нет. — В голосе Люси зазвенела незнакомая нота. — Нет. Больше нет. Я бы и сегодня не пришла, если бы вы не были так взволнованы.

— Но, Люси…

— Пожалуйста, не просите меня больше, Саффи. Это неправильно.

Саффи лишилась дара речи. Еще один яростный порыв ветра и далекий раскат грома. Люси взяла кухонное полотенце с яйцами.

— Мне пора, — повторила она уже мягче, что почему-то было еще хуже и едва не заставило Саффи заплакать. — Я заберу кукол, взгляну на платье Юнипер и пойду.

И она ушла.

Дверь захлопнулась. Саффи снова осталась в натопленной кухне, сжимая миску с рыбным месивом и ломая голову. Что же заставило подругу покинуть ее?

Перси скатилась по наклонной Тентерден-роуд, прогромыхала по россыпи камней у начала подъездной дорожки и спрыгнула с велосипеда. «Джиггети-джиг, и снова домой», — промурлыкала она себе под нос. Гравий хрустел под ботинками. Няня научила их этому стишку несколько десятилетий назад, когда они были маленькими, однако эти строки до сих пор приходили на ум, когда она сворачивала с шоссе на подъездную дорожку. С некоторыми мелодиями, некоторыми цепочками слов всегда так: они застревают в памяти, и от них не избавиться, сколько ни старайся. Впрочем, Перси и не стремилась избавиться от «Джиггети-джиг». Ах, милая няня с маленькими розовыми ручками, неколебимой уверенностью, звонкими спицами, которые так и щелкали, когда она вязала у чердачного камина, ожидая, пока девочки заснут! Как они плакали, когда на девяностый день рождения она уволилась и поселилась у внучатой племянницы в Корнуолле! Саффи даже угрожала выброситься из чердачного окна в знак протеста, но, увы, уже не раз прибегала к этой угрозе, и няня осталась непреклонна.

Несмотря на опоздание, Перси не ехала по дорожке, а шагала, чтобы знакомые поля по обе стороны успели ее поприветствовать. Ферма с хмелесушильнями слева, мельница за ними, вдалеке справа — лес. Воспоминания о тысячах дней, проведенных в детстве на деревьях Кардаркерского леса, смотрели на нее из прохладных теней. Веселый ужас пряток от торговцев живым товаром; охота за драконьими костями; походы с папой в поисках старинных римских дорог…

Дорожка была не слишком крутой, и Перси шла пешком не потому, что не могла ехать, а скорее потому, что наслаждалась прогулкой. Папа тоже был заядлым пешеходом, особенно после Первой мировой. До того, как издал книгу, и до того, как оставил их и уехал в Лондон; до того, как встретил Одетту, женился во второй раз и навсегда перестал по-настоящему принадлежать дочерям. Врач считал, что ежедневные прогулки пойдут на пользу его ноге, и он принялся бродить по полям с тростью, которую мистер Моррис забыл после очередных бабушкиных выходных.

— Видишь, как конец трости взлетает передо мной с каждым шагом? — спросил отец как-то раз осенним днем, когда они шли вдоль ручья Роувинг. — Так и должно быть. Добротно и крепко. Это напоминание.

— О чем, папа?

Он нахмурился, глядя на скользкий берег, как будто правильные слова скрывались где-то в камыше.

— Ну… наверное, о том, что я тоже крепкий.

Тогда она не поняла его ответа, только предположила, что отец в восторге от веса трости. Разумеется, уточнять она не стала: положение Перси как спутницы для прогулок было весьма шатким, а правила — твердыми. Согласно теории Раймонда Блайта, прогулки предназначались для размышлений; изредка, когда обе стороны были к тому склонны, для бесед об истории, поэзии или природе. Болтунам на них места не было, и единожды навешенный ярлык оставался навсегда, к большому огорчению бедняжки Саффи. Не раз Перси оглядывалась на замок, когда они с папой отправлялись на прогулку, и замечала в окне детской хмурую Саффи. Перси всегда сочувствовала сестре, но недостаточно сильно, чтобы остаться дома. Она решила, что данная привилегия — всего лишь компенсация, ведь Саффи постоянно завладевала вниманием папы, читая вслух свои талантливые рассказики, которым тот внимал с радостной улыбкой; а в последнее время они стали возмещением за месяцы, которые Саффи с отцом провели наедине сразу после его возвращения с войны, когда Перси положили в больницу со скарлатиной.

У первого моста Перси остановилась и прислонила велосипед к перилам. Отсюда еще не было видно дома; он прятался в лесах и открывался во всей красе лишь от второго моста, поменьше. Она перегнулась через перила и вгляделась в мелкий ручей внизу. Вода кружилась и шептала у расширяющихся берегов и чуть медлила, прежде чем продолжить путь к лесам. Отражение Перси, темное на фоне белого неба, колыхалось на более гладкой и глубокой середине.

За ручьем лежало поле хмеля, где она выкурила свою первую сигарету. Они с Саффи вместе хихикали над пачкой, которую стащили у одного из напыщенных папиных друзей, пока тот грел свои ветчинные лодыжки у озера в жаркий летний день.

Сигарету…

Перси похлопала по нагрудному карману формы и нащупала твердый цилиндрик. Скрутить проклятую штуковину — все равно что выкурить ее, разве нет? Она подозревала, что когда ступит на территорию замка, спокойно покурить не удастся.

Она повернулась, прислонилась к перилам, чиркнула спичкой и затянулась, на мгновение задержав дыхание, прежде чем выдохнуть. Боже, как же она любит табак! Ей иногда казалось, что она бы охотно согласилась жить одна и никогда ни с кем не общаться, если ей предложат делать это в Майлдерхерсте, снабдив пожизненным запасом сигарет вместо компании.

Перси не всегда была такой затворницей. И даже сейчас она сознавала, что фантазия — пусть даже не лишенная приятности — остается всего лишь фантазией. Она не сможет жить без Саффи, разве что недолго. И без Юнипер. Прошло четыре месяца с тех пор, как их младшая сестра сбежала в Лондон, и все это время они с Саффи вели себя как пара старушек, нервно сжимающих платочки в руках: обсуждали, хватает ли сестре теплых носков, посылали в Лондон свежие яйца с оказией, читали вслух ее письма за завтраком в попытке угадать ее настроение, здорова ли она, что у нее на уме. Между прочим, в этих письмах не было даже завуалированного упоминания о возможности брака, благодарю покорно, миссис Поттс! Подобное допущение просто смехотворно для любого, кто знаком с Юнипер. Да, некоторые женщины созданы для брака и детских колясок в прихожей, но некоторые, совершенно точно, нет. Папа знал это, вот почему он все так устроил — чтобы о Юнипер позаботились после того, как его не станет.