– Я так и сделаю, – сказал он. Больше сейчас сделать было ничего нельзя, и ему оставалось только отпустить их прочь вместе со всё ещё бесчувственной Еленой.

Кровать снова направилась к выходу из отделения, дежурный врач пошел следом, постепенно обогнав мужчин в темных костюмах. Борис же, не придумав ничего лучше, пошел в конце процессии. Они опустились на лифте на первый этаж и двинулись к выходу. В приемном отделении две полусонные женщины попытались что-то возразить по поводу несанкционированного вывоза пациентки, но Юрий сунул им под нос приказ, и они, поворчав, вернулись за стол к недопитому чаю. У самого выхода ждал еще один мужчина, невысокого роста, с неприметной внешностью, в теплой куртке-«аляске». В руках он держал толстое одеяло, которым сразу же накрыл Царёву, – и ее вывезли на улицу.

Карета «скорой помощи» ждала у самого края пандуса, и кровать повезли по направлению к ней. На улице было темно, холодно и безлюдно, только ветер гнал поземку и, неожиданно меняя направление, то и дело бросал пригоршни снега в лицо стоявшим рядом с машиной людям. Двери кареты открыли и стали осторожно задвигать кровать внутрь. Борис подошел поближе и неожиданно увидел, что пациентка снова не спит. Она лежала, спеленатая, накрытая теплым одеялом, и спокойно смотрела вверх. Смотрела прямо на Бориса и улыбалась – доброжелательно и даже, как ему показалось, нежно.

Смотрела желтыми волчьими глазами.

И губы у нее, как вдруг отметил про себя полицейский, практически зажили, только розовые шрамы остались, но и те скоро сгладятся окончательно. Откуда он это взял, капитан и сам не знал, но был абсолютно уверен в истинности своего предположения.

Двери кареты закрылись изнутри. На пандусе остались лишь двое: полицейский и врач. Бориса словно пригвоздило к полу, он не мог ни пошевелиться, ни даже произнести хотя бы слово. Снова на него накатило ощущение полной нереальности происходящего. Сон, это только сон, и сейчас я проснусь… Капитан пришел в себя только от раздавшегося рядом грохота. Дежурный врач Юрий Алексеевич не выдержал еще одного потрясения за ночь и предпочел снова сбежать от реальности в обморок. Так некстати!

Машина уже выехала за ворота больницы, и охранник на посту как раз опускал шлагбаум. Даже если бы Коваленко захотел догнать и вернуть странную «скорую» со странными пассажирами, ему было бы крайне сложно это сделать. Потому он решил заняться тем, что было в его силах, а именно – привести в чувство многострадального доктора и отвести его внутрь. Юрий очнулся от доброй порции снега, растертого по лицу и шее, а потом Борис, обхватив его за пояс и поддерживая, отвел назад, в отделение. Юленька выбежала навстречу, увидела обнявшихся мужчин, разглядела лицо доктора и подбежала было помочь, но тот уже довольно твердой рукой отстранил от себя сначала ее, а потом и капитана.

– Всё, – сказал он. – Уезжаю на внеплановые каникулы к коллегам на Старую Аллею. – После чего хромающей походкой ушел в ординаторскую.

Старой Аллеей называлась улица на окраине города, где располагался стационар областной психиатрической лечебницы. Похоже, сивку крутые горки укатали окончательно. Борис и Юля переглянулись.

– Я, наверное, пойду к нему схожу, – предложила девушка. – Что-то мне совсем не нравится его состояние. Что вы там такое опять увидели?

Мужчина даже не задумывался, ответ пришел сам собой: нельзя говорить ей о том, что они видели на пандусе. Категорически нельзя.

– Ничего, – стараясь сохранять спокойствие, ответил он. – Там еще надо постараться что-то увидеть. Темно, снег, ветер. – Борис сглотнул набежавшую вдруг кислую слюну. – Холодно. Мороз. Выбегалло1. Замерз Ваш доктор, Юля. Замерз и устал очень. Ему бы хоть пару часов поспать. Да и Вам самой не помешало бы.

– Мне нельзя спать, – отозвалась Юля. – У нас интенсивная терапия, больные тяжелые. Всегда кто-то должен быть на посту. А вот Юрия Алексеевича и правда надо бы уговорить поспать.

Капитан кивнул. С этим он был согласен: досталось мужику за текущую смену хорошо, не у всякого нервы выдержат, будь ты хоть врач, хоть грач, хоть негр преклонных годов… Он устало потер глаза. Самому подремать бы хоть двадцать минут, как Штирлицу по пути в Берлин, но не судьба. Нужно внимательно и качественно обдумать все новые данные. В том числе и предположение, что он тоже, кажется, сходит с ума. Но, как сказал герой известного и любимого в детстве мультфильма, с ума поодиночке сходят, только гриппом все вместе болеют, так что шансы одинакового помешательства у него и у реаниматолога приближаются к нулю. А значит – работать, негры, солнце высоко! В нашем случае за него луна, но сути это не меняет.

– Господин капитан! Вы меня слышите? – Оказывается, Юля стояла рядом и трясла его за плечо. Задремал стоя, что ли?

– Слышу я Вас, конечно, слышу, – поспешил он успокоить сердобольную девушку. – Извините, задумался. Что Вы сказали?

– Я говорю, давайте Вы не поедете сейчас никуда. Подремлете на диванчике в сестринской, а в ординаторской я попробую доктора уложить.

Борис подумал и согласился.

– Конечно, Юленька, я останусь. Спасибо Вам огромное! Вы такая чуткая.

Девушка улыбнулась и даже зарумянилась немного.

– Пойдемте, – сказала она, – я Вас провожу и одеяло дам. Полежите немного, а потом я Вас разбужу, хорошо?

Борис, которому болтовня девушки мешала думать, поймал своей рукой ее изящную ручку и приложился губами к тыльной стороне ее ладони. Рука была горячей и тонкой, но отнюдь не хрупкой. Сила в этой руке чувствовалась. Откуда, Борис не понимал, просто ощущал это на уровне того, что люди зовут шестым чувством. «Непроста ты, Юленька, чудесная девочка, – снова подумал он, пока девушка улыбалась под его поцелуем. – И кто же ты такая? Что-то ты знаешь. Но молчишь».

В сестринской он прилег и накрылся принесенным Юлей одеялом. Она выключила свет, оставив лишь настольную лампу, и ушла, пожелав ему хоть немного отдохнуть. Но мужчине уже не хотелось спать. Тело ныло от усталости, но в голове было ясно, и мысли, которые гонялись там одна за другой, видны были все, как на ладони. И их нужно было как-то собрать все в один хоровод, чтобы у каждой было свое время и место.

Самой главной была сейчас необходимость объяснить себе, каким образом получилось так, что он видел то, что видел. А в том, что необъяснимая трансформация глаз Царёвой ему не привиделась, он был уверен. Он никогда не страдал психическими расстройствами или эмоциональной неустойчивостью. Он бывал в различных ситуациях, в том числе и смертельно опасных, и ни разу ничто в его голове не давало сбоев. Если вначале он не воспринял серьезно показания дежурного врача, то не доверять себе у него не было никаких причин. Так что он мог спокойно признаться себе в том, что действительно видел волчьи глаза на человеческом лице. А раз так, то, возможно, и рассказ об удлинившихся звериных когтях на руках женщины можно хотя бы частично принять к сведению.

Другой вопрос, как это возможно? Неужели те «двое из ларца» тоже в чем-то правы, и женщина заразилась каким-то неизвестным вирусом, который вызывает частичную трансформацию отдельных частей человеческого тела? Тогда как и где она могла им заразиться? Нужно быть просто идиотом, чтобы не понять, что такого рода вирусы могут существовать только лишь в военных разработках и под грифом «совершенно секретно». В эту схему хорошо вписывается и внешний вид «санитарных врачей», и оперативность, с которой они действовали, и тайный ночной вывоз носителя этого вируса в неизвестном направлении. Совсем уж глупым Борис себя не считал и прекрасно понимал, что никто ни в какую инфекционную больницу Царёву не повезет. В справочную можно звонить хоть каждый час, и ему будут послушно скармливать заготовленную заранее дезу о том, что пациентка спит, или проснулась и проходит очередное обследование, или снова без сознания – или еще что угодно, не имеющее никакого отношения к правде.

Впрочем, тут мы опять возвращаемся к ее таинственному похищению и не менее странному возвращению в город.