Испытывать к нему симпатию, уважать его взгляды не входило в ее планы. Никак нет! Так как же ей теперь быть? Селина твердо решила, что будет сознательно напоминать себе о том, какой же он на самом деле мерзавец.

Мерзавец разлил оставшееся вино в бокалы, проворно встал, чтобы взять у нее поднос, налил кофе и поставил перед ней чашку, и опять выбил у нее почву из-под ног своим вопросом:

— Так чем же тебя так расстроила Ванесса?

Селине потребовалось несколько секунд, чтобы, наблюдая за движениями его сильных рук, помешивавших сахар в чашке, вспомнить, что она зачем-то упомянула о своей ссоре с Ванессой, которая усугубила ее без того плохое настроение.

— А как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос, лукаво улыбаясь и изящно пожимая плечами под тонким, облегающим тело атласным халатом.

Адам в свою очередь тоже иронично улыбнулся.

— Она, видимо, не в восторге от нашей женитьбы?

— Точно! — Ее томные золотистые глаза улыбнулись ему, и она почувствовала тепло, которое шло из прозрачной глубины его глаз. И весь мир сжался до размеров одной этой комнаты, их двоих в приятных волнах душевной близости.

Селина встрепенулась и стала чутко прислушиваться к тому, что он говорил ей, так спокойно и неторопливо, как будто ничто уже не могло нарушить это драгоценное состояние их тихой гармонии.

— Этого следовало ожидать, не расстраивайся. Она потом отойдет. — Он устроился поудобнее в кресле, скрестив длинные ноги и прикрыв глаза своими длинными густыми ресницами. — Ее всегда возмущало мое существование, она безумно ревновала при мысли, что у нас с отцом могут быть какие-то отношения помимо чеков на мое содержание, которые он регулярно высылал. Именно поэтому наши встречи, к сожалению, всегда приходилось держать в секрете.

— И ты не возражал? — не подумав, спросила Селина. Конечно, ему не было все равно, и сейчас не все равно, потому что, если бы его это не волновало, у него не возникла бы эта дикая идея насчет шантажа.

Адам покачал головой и медленно улыбнулся, почти убедив ее в том, что она ошибалась, когда настаивала на том, что его гложет жажда мести.

— Нет. Я вырос без комплексов. — И задумчиво добавил:

— Не совсем так. Когда мне было лет девять или десять, меня стало возмущать, что отец приходил только иногда, играл со мной, разговаривал, а потом исчезал на многие недели. В этот период я стал доставлять немало неприятностей. — Адам медленно и сердечно улыбнулся, сощурив глаза, а Селина вдруг почувствовала к нему нежность.

Она налила себе еще кофе и стала пить обжигающую жидкость, как бы наказывая себя за свой бездумный вопрос, а он задумчиво сказал:

— Мы с тобой во многом похожи. Мы оба знаем, чего хотим от жизни, и добиваемся этого. А главной причиной того, что у нас нет эмоциональной привязанности, является то, что в действительности мы чувствуем себя неуверенно. Твои родители рано умерли — это тоже форма отвержения, ты чувствовала себя брошенной — отданной, как бездомная собачонка, в чужие руки. Я раньше тоже чувствовал себя отверженным, пока моя мать не поняла, почему я стал плохо себя вести, и не объяснила мне все. — Он наклонился вперед, пристально глядя на нее — Она сказала, что мой отец любит меня и гордится мной. Но он не любит ее — по крайней мере, не так, как любит Ванессу. А раз так, то Мартин должен быть с Ванессой, но он приходит навещать меня как можно чаще и все время думает обо мне. После этого я смирился, что редко виделся с отцом, а через письма, которые он писал мне каждом неделю, стал лучше понимать его. — Адам улыбнулся. — Позже через те же письма я все узнал и о тебе — как ты пришла в их дом, какая ты смелая и горячая, как идут твои дела в школе. Как ты ударила Доминика и поставила ему синяк под глазом за то, что он вырвал все цветы, которые ты вырастила на своей части сада. Ты принесла много радости в его жизнь.

Его глаза потеплели так, что стали похожи на прозрачные зеленые озера, и она была не в состоянии оторваться от них.

— Его незатейливое любование твоим твердым девичьим характером заразило и меня. Я почувствовал твое обаяние еще задолго до того, как познакомился с тобой.

Это уже было слишком много, больше, чем Селина могла воспринять и осмыслить. Ей требуется какое-то время, чтобы обдумать все, что он только что рассказал. Усилием воли она оторвала взгляд от его твердого, почти гипнотического взгляда, и, допив остатки вина, уцепилась за единственную безопасную ниточку в его откровениях и спросила с хорошо разыгранной озабоченностью:

— Кстати о Доминике, ты видел его? Возвращается он на работу?..

Ей никогда не узнать, был ли он разочарован тем, что она проигнорировала его проникновенный рассказ о своих отношениях с Мартином в детстве. Селина боялась взглянуть на него, чтобы понять, говорит ли он правду или лжет.

Она продолжала смотреть на сплетенные пальцы своих рук. Когда он ей ответил, тон его голоса был совершенно ровный, по нему нельзя было ничего узнать.

— Я дал ему несколько выходных с тем, чтобы он привык к мысли, что ему придется выплатить все до единого пенса деньги, которые он «взял взаймы». В течение последующих десяти лет ему явно не будет хватать денег на карманные расходы. В понедельник он придет в офис, чтобы работать в полном смысле слова без отдыха.

Адам поднялся, и Селина осторожно взглянула на него, почувствовав, что у него изменилось настроение.

— Я не думаю, что он еще раз допустит подобную «ошибку». Он знает, что будет с ним в этом случае.

Селина встретилась с ним взглядом и быстро отвернулась — его глаза были жесткие и холодные, словно осколки зеленого камня. Она не хотела бы быть его врагом. Она беспомощно задрожала, а он без всякого выражения посоветовал:

— Несколько теплых шерстяных вещей не будут смотреться так соблазнительно, как то, во что ты сейчас одета, но зато наверняка в них ты не замерзнешь. — Он повернулся, собираясь уходить. — Извини меня, но у меня важные дела, я пойду к себе. Сегодня я тебя уже не увижу, так почему бы тебе не одеться потеплее, чтобы не дрожать от холода?..

Ей надо было снова надеть тот атласный халат. Его шелковистая ткань охлаждала бы ее разгоряченную кожу, это чувственное возбуждение… Если бы она была в нем, интересно, снял бы Адам его с нее, чтобы гладить ее возбужденное тело, ласкать и любить ее?

Нет, пожалуй, не стал бы. Селина металась на подушке. Она увидела его лицо — совсем близко. Худое, с резкими крупными чертами, с презрительной усмешкой. Он шептал ей нежные слова — много слов, — но в последнюю минуту отвергал ее. Он не желал ее. Никогда не хотел и не захочет. Для него она была и будет нежеланной. Но если бы она надела атласный халат…

Выпростав из-под теплого одеяла обнаженные руки, Селина почувствовала, как прохладный воздух освежает разгоряченную кожу, ее сумбурные мысли-сны исчезли, и вскоре она забылась крепким сном и спала, пока его волнующий голос не произнес ее имя. Потом позвал ее еще раз.