вопрос. Многие скажут, что подобные шрамы неубедительны. Другие скажут, что большинство врачей либо не знают, на что они смотрят, либо не хотят открывать эти двери. Самое красноречивое для меня — это реакция Кэмерон.

— Ты имеешь в виду, что она закрылась.

— Верно. Предполагаю, что она спрятала это очень глубоко.

— Я не знаю, о чем думала эта медсестра. Конечно, кажется безответственным сбрасывать такую бомбу на ребенка.

— Ну, это сложно. Эти клиницисты видят самые разные вещи. Не сказать ей об этом было бы еще более безответственно.

— Есть ли здесь юридическая проблема? Разве клиника не должна была предупредить родителей Кэмерон?

— Ты мог бы так подумать, но Калифорния не требует такого рода раскрытия информации, по крайней мере, пока. Мне интересно, что нам следует делать с этой информацией. Может быть, просто посидим над этим некоторое время, тем более что мы не исключаем Троя в качестве подозреваемого. Что произошло, когда ты проверил его на детекторе лжи?

— Никаких расхождений. Результаты Эмили были более интересными.

— Как так?

— Ты же знаешь, что в таких вещах можно ошибиться. Я стараюсь не воспринимать их слишком серьезно, если только мне больше не на что опереться.

— Правильно. — Что-то в его тоне вызывает во мне слабое чувство беспокойства. — Что случилось?

— Она ошиблась.

Прежде чем я успеваю ответить, радио в машине Уилла с визгом оживает, заставляя нас обоих вздрогнуть. Он поднимает трубку, нажимая на нее большим пальцем.

— Флуд на связи.

— Это Леон, шериф. Нам только что позвонили из Гуалалы. Очевидно, там объявили о пропаже девушки. Семнадцатилетняя Шеннан Руссо, последний раз ее видели второго июня.

— Июнь? Почему сообщили сейчас?

— Наверное, из-за других. — Помощник шерифа звучит неуверенно и к тому же молодо, возможно, ненамного старше, чем был Уилл, когда впервые начал работать под началом своего отца.

— Я уже еду, — говорит Уилл, а затем поворачивается ко мне лицом, обе брови изогнуты дугой к полям его шляпы в чистом недоумении.

— Черт, — говорю я за нас обоих, жалея, что нет способа нажать на паузу. Если бы я только могла выйти из машины и отправиться в лес один, я могла бы мыслить ясно. Но Уилл все еще смотрит на меня. — Иногда возникает эффект водопада, — предлагаю я. — Ребенок убегает, и никто не задумывается об этом, пока кто-то вроде Полли Клаас не попадает на первые полосы новостей. Тогда семья решает, что пришло время паниковать.

— Может быть, так оно и есть. — Уилл, кажется, очень хочет мне поверить, хотя я почти ничего не сказала. — Я пошлю кого-нибудь вниз, чтобы поговорить с тамошним управлением шерифа. Или я мог бы пойти сам. Я довольно хорошо знаю Денни Расмуссена.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой? — предлагаю я автоматически.

— У тебя и так достаточно дел. Мы встретимся позже и сравним записи. — Он заводит двигатель, и я откидываюсь на спинку пассажирского сиденья, радуясь, что меня отпустили.

Эти последние несколько часов истощили меня больше, чем я хочу признать, разговаривая с Эмили, а затем с Греем, узнав о шрамах Кэмерон, о том, как сильно она пострадала от всего сразу. Слишком много для любого, не говоря уже о пятнадцатилетнем подростке.

Как будто он может прочитать мои мысли, Уилл говорит:

— Бедный ребенок. Ты можешь представить, что тебя изнасиловали и ты не помнишь этого?

— Нет, — говорю я.

Но я могу. Это происходит постоянно.

* * *

По пути в Гуалалу, в пятидесяти милях к югу, Уилл высаживает меня на парковке средней школы. Я вхожу в здание, мгновенно сталкиваясь с прошлым, подростком, которым я была здесь, кажется, всего минуту назад. Запахи полироли для пола и гормонов те же, обшарпанные ряды шкафчиков, стены из шлакоблоков и зеленоватые лампы дневного света. Но действительно ли он был таким маленьким?

Сейчас конец рабочего дня, и здание почти пусто. Я нахожу главный офис по мышечной памяти, где помощник администратора направляет меня в класс английского Стива Гонсалеса. Я замечаю, как он расставляет стулья по местам, и представляюсь.

— Кэмерон, — говорит он и тяжело садится, как будто я толкнула его. Просто то, как сурово он произнес ее имя, говорит мне, что он не будет представлять интереса для нашего расследования. Это говорит мне, как сильно он заботится о ней.

Сутулый, с мягкими глазами, Гонсалес носит широкие вельветовые брюки и дешевый коричневый блейзер, который он, вероятно, надевал через день в течение многих лет. В его густых черных волосах есть серебряные нити. Я думаю, он здесь уже давно и повидал всех типов детей.

— Расскажите мне о ее работе, — прошу я. — Что за студентка Кэмерон?

— Хорошо. Она была у меня всего месяц, но она сразу выделялась. Чувствительные читатели, у них есть определенный взгляд. Вы почти чувствуете их запах, что им нужны книги, чтобы чувствовать себя хорошо.

— Эмили Хейг говорит, что вы похвалили работу Кэмерон.

— Она написала несколько стихотворений и показала их мне. Они не были частью задания.

— Могу я их увидеть?

— Я вернул их ей, но хотел бы я сначала сделать копии. Может быть, они были бы как-то полезны.

— Какими они были?

— На самом деле очень хорошими, но темными. Это был сложный момент для меня. Предполагается, что я должен говорить о мастерстве стихотворения, образности или особенно хорошей строке, но в данном случае тема была тревожной, и я не знал, должен ли я что-то сказать по этому поводу. Молодые писатели почти всегда автобиографичны, даже если они этого не хотят.

— То, что она показала вам что-то настолько личное, говорит о многом. Она, должно быть, знала, что может доверять тебе. Что произошло дальше? Было ли у вас ощущение, что Кэмерон хотела, чтобы вы что-то с этим сделали? Она просила о помощи?

Темно-карие глаза Стива затуманиваются.

— Боже, я надеюсь, что нет. Я редактирую школьный журнал. Я спросил ее, хочет ли она, чтобы я опубликовал стихи, и она сказала, что подумает об этом. Затем она сложила их