– Ну как?

Клем теряла терпение.

– Остается только пойти в парк.

– Ты серьезно?

– Ну а что еще? – добродушно спросила Стеф.

– Вчера же ходили.

– Сразу предупреждаю: к твоему я больше не пойду.

– Да уж, признаю свою ошибку, – согласилась Клем.

Визит к кузену не оставил в ее душе неизгладимого воспоминания. С «плохими парнями» это самое противное: они часто живут как цыгане. А так, этот кузен и правда супермилашка и к тому же почти единственный в этом долбаном городишке, у кого можно достать шмаль. Клем не прочь была снова с ним увидеться.

– А мамаша его? – усмехнулась Стеф. – Нет, серьезно, ты видела? Кошмар!

Клем не ответила. Вечером они с кузеном должны были встретиться неподалеку от заброшенной электростанции. Они уже несколько раз там встречались. Ничего такого он себе пока не позволял, но она не теряла надежды. При одной мысли об этом по спине у нее побежали мурашки.

Девочки помолчали несколько секунд. Стеф расхаживала взад-вперед по квартире. Босыми ногами она ощущала холодный кафель пола. Приятно в такую жару. Она вернулась на террасу. Человек с газонокосилкой ушел. Осталась только куча свежескошенной травы. Она вдохнула ее чудесный, весенний запах.

– Фффу, как я ненавижу этот город, – сказала Стеф.

– А я обожаю.

– Скорее бы свалить отсюда.

– Два года еще.

– Ой, не дожить.

– Если ты и дальше будешь валять дурака в школе, – сказала Клем, – тогда мне точно придется одной отсюда валить.

– Да что ты будешь делать без меня? Тебе никогда их всех не перетрахать в одиночку.

– Пора бы тебе уже самой Симона трахнуть.

– Да уж, – уныло согласилась Стеф. – Ладно, встретимся в парке.

На самом деле это был скейт-парк, построенный недавно городскими властями у выезда из города, рядом с казармой пожарной охраны. Там были рампа, трое перил и две разгонки. Публика туда ходила разношерстная – от папенькиных сынков до закоренелых юных отморозков. Там катались, еще больше выпивали, а в хорошие времена там можно было найти неплохую травку и по-настоящему отпадных телок. Симон катался на доске в флегматичном стиле, что не мешало ему лучше всех в городе делать «олли», до такой степени, что почти всеми остальными фигурами он пренебрегал. Он ходил в дырявых кедах, в джинсах, сквозь которые видны были трусы, и каждый день менял футболки.

– Мы там уже четыре раза на этой неделе были, – вздохнула Клеманс.

– Ну и что?

– Не знаю… Все одно и то же.

– Ага, надеюсь, там не будет этой жирной суки Кристель.

– Да она же никто. Он на нее плюет.

– Думаешь?

– Да точно!

И снова заговорила Стеф, возбужденная, отчаявшаяся, болтливая до одури. Ей просто необходимо было снова и снова возвращаться к этой теме, снова и снова разбирать по косточкам каждую встречу с Симоном, малейший жест, модуляцию голоса, как вчера, позавчера, как завтра. Нет, все-таки Клеманс – хорошая подруга. Она насиловала ее своими излияниями почти сорок пять минут, а та все терпела. Под конец она сказала, что зайдет за ней около трех, как обычно.

Стеф приготовила себе лазанью и пообедала одна, глядя очередную серию «Залива Опасный». Потом поднялась к себе в комнату. Ей было немного грустно, она чувствовала себя усталой. Иногда ей все осточертевало, даже эта комната – результат одной занятной эпопеи. Вначале ее детская находилась напротив спальни родителей. Лет в двенадцать-тринадцать она начала обрабатывать их, что ей пора бы поменять комнату. Воображение рисовало ей разные решения этой проблемы, самое затратное заключалось в перестройке чердака. На нем и остановились. Только вот беда, зимой температура там падала ниже нулевой, а летом – поднималась чуть ли не до сорока градусов. Теплоизоляция, вентиляция, кондиционер – все это вылилось в пятнадцать тысяч. Зато теперь у Стеф была собственная хата с потрясающим видом и уютный уголок с множеством подушек у окна под скатом крыши – как в Америке. Да, и персональная ванная в придачу.

Чтобы прогнать скуку, девушка решила взять в руки книжку. Ее вечно доставали со всех сторон: читать надо, читать. Ее библиотека состояла в основном из книг школьной программы, Золя, Мопассан, «Мнимый больной», Расин. Были и другие, которые нравились ей больше. Вот уже месяц она пыталась вникнуть в суть этой прикольной истории про «Большого Мольна»[12]. Про любовь. Хотя там все так туманно, сплошные сомнения и нерешительность. Хотя она не могла сказать, что книга ей не нравится. Была в ней какая-то особая атмосфера, очень подходившая ей временами, когда она чувствовала усталость или после переедания. Она открыла ящик стола, где лежали батончики «Балисто», взяла один, сунула в рот. Шоколад начал таять на языке, а она снова принялась за чтение. В комнате было жарко, проникавший через открытые окна воздух шевелил пастельные шторы. Умяв еще два «Балисто», она задремала. Вскочила через двадцать минут, вся красная от жары, с противным запахом во рту. За окном злобно сигналил скутер Клем. А ведь еще не было и половины третьего.

– Я побыстрее смылась из дома. А то папаша опять стал мне парить мозги с этим подготовительным отделением.

– А ты что, не хочешь больше идти на подготовительное?

– Да хочу, хочу, но сегодня еще только шестое августа. Задолбали, блин!

Стеф стало смешно. Прикольная эта Клем, ведет себя то как пай-девочка, то как настоящая оторва, и наглости ей не занимать. А ведь перешла в выпускной класс со средним баллом шестнадцать. Стеф до нее далеко.

– И еще, я так быстро удрала, что забыла взять тебе шлем, просто из головы вылетело.

– Супер.

– Ну да, прости. Давай садись.

Стеф оседлала скутер и ухватила подружку за талию. В пяти метрах их уже было не отличить друг от друга: одинаковые шмотки, одинаковые шлепки, конские хвосты у обеих. Гнусаво взвыв, скутер умчал их прочь.

В этот час на улице мало кого можно было встретить. Работающие все сидели по офисам, по машинам или по кемпингам. Старички отдыхали в прохладе дома. Только подростки в такую жару искали на свою задницу приключений. Воздух становился мягче от скорости, а ветер – шелковистее, и эту мягкость, эту шелковистость девчонки ощущали голыми ногами. Стеф смотрела поверх плеча подруги на дорогу. Они неслись вперед, как микроскопические ракеты, чувствуя себя обалденно свободными и молча подсчитывая чудеса, которые обещала им жизнь.