Гольбах с досады арестовал старуху хозяйку и дочь, которых на другой же день выпустил.

Так соревнование двух полицейских сослужило нам службу: попади Гольбаху нелегальная литература и прокламации, ему, несомненно, удалось бы результаты обыска расширить и наделать организации больших неприятностей.

Заведующий подпольной типографией, обеспокоенный усиленными розысками полиции, потребовал от организации бомб для охраны типографии. Удовлетворить это требование было невозможно, потому что бомб не было и никто не умел их делать. Решили опросить у местных анархистов, но бомб у них не оказалось. Рецепт они нам всё же дали. По этому рецепту мы с хозяином моей квартиры приступили к изготовлению бомб: Василий отлил несколько круглых оболочек, затем мы из бертолетовой соли и горючей серы сделали смесь, вставили в бомбы капсюли с кислотой, которые при толчке должны были разбиться. Смесь от кислоты должна была воспламениться и произвести взрыв. Бомбы долго лежали в типографии, как «грозное» оружие против налёта полиции, которой даже какими-то судьбами стало известно, что у социал-демократов типография вооружена бомбами. Наконец кто-то из «техников» решил испытать действие бомб, пошёл за город и с высокой скалы бросил бомбу и затаённо ждал взрыва. Капсюль разбился, но вместо взрыва через пробку повалил серый вонючий дым, а взрыва никакого не произошло. Так всё содержимое бомбы изошло серым вонючим газом. Таким образом «грозность» бомб ликвидировалась, и мы вооружили наших «техников» тупоносыми допотопными Смитами.

За девятичасовой рабочий день

Подготовка к завоеванию девятичасового рабочего дня шла довольно успешно. Было вовлечено в это дело значительное число не только молодёжи, но и стариков. По проверке оказалось, что на каждом судне мы имеем небольшую активную группку, сколоченную на лозунге девятичасового рабочего дня. Машинные команды серьёзно заинтересовались этим делом и были готовы «попробовать». Навалились на стариков, те твёрдо заявили:

— На забастовку не пойдём.

— Так мы же и не хотим забастовки, — напирала молодёжь, — мы хотим просто работать девять часов и только, без всякой там забастовки.

Старики крепились, однако некоторые сдались:

— Если без забастовки, то давай. Ну, а если в случае вздумаете чего… так мы вам не помощники. Молодёжь уговаривала стариков не трусить.

— Мы не трусим. Нам что? Лишь бы без политики.

Через два дня решили начать кампанию. Молодёжь волновалась. Волновался и я, опасаясь, что вся наша затея может быть сорвана, если это выступление выльется в неподготовленную стачку.

Вечером на всех судах, на бортах и на трубах появились крупные белые надписи: «Завтра выходить на работу в семь с половиной часов утра». Администрация смотрела на эти надписи как на озорство, а боцманы, ругаясь, заставляли матросов стирать заляпанные трубы и борты судов.

Я решил в проведение кампании активно не вмешиваться, предоставив комитету молодёжи проводить это дело; поэтому решил на утро запоздать до семи часов. К семи часам пришёл к месту работы и увидел интересную картину.

Весь берег был усеян народом, а на судах и в порту никого, кроме администрации, нет. На всех судах бьют звонки, призывающие на работу, но никто не идёт. Все молча толкутся на берегу у пристаней.

Ко мне подошёл кто-то из молодых товарищей и с восторгом стал рассказывать:

— Все пришли в половине седьмого на берег, а на суда не идут, боятся, а мы им говорим: «Дожидайтесь половины восьмого». Дежурные на судах дают звонки, а мы сидим и не двигаемся. Приходил капитан с «Шуйского» и спрашивал: «Почему не становитесь на работу?» — а мы ему из толпы: «Станем в половине восьмого». Он ушёл ни с чем.

Со всех судов администрация тревожно смотрела на собравшуюся толпу и не понимала, в чём дело.

В семь с половиной часов рабочие приступили к работе.

Перед окончанием работ да всех трубах судов появились крупные надписи, написанные мелом или белой краской: «Кончать работу в четыре с половиной часа». Молодёжь первая бросила работу, а за ней потянулись старики. Назавтра та же история.

Администрация растерялась и не знала, что делать. На другой день суда посетили жандармы, но все работали, и жандармы ушли.

Получилось, что стачки не было, а рабочий день сократили. Этот необычайный приём был так неожидан, что администрация так ничего и не предприняла, и девятичасовой рабочий день (плюс час на обед) так и остался. Потом механики и капитаны даже одобрили; их рабочий день тоже сократился.

Так мы благополучно и успешно провели нашу первую атаку. Я всё ещё оставался в тени, хотя судовая администрация «Виктора Шуйского» стала ко мне присматриваться. Открылась вакансия судового электромонтёра, и я попросил назначить меня на эту должность. Администрация удивилась, что я оказался электромонтёром, а работал чернорабочим. Меня приняли. При разговоре мне намекали, «что, собственно, рабочие правы: давно уже надо было бы работать девять часов. Теперь и нам стало легче, а то ног домой не приносишь», — а я равнодушно отвечал: «Надоело должно быть ждать, когда администрация догадается. Не дождались — ну и сократили сами».

Организация нелегального профсоюза. На помощь одесситам. Подготовка к стачке. Первое мая

«Бескровная» победа в вопросе о девятичасовом рабочем дне окрылила не только молодёжь, но оживила и стариков: старики стали более внимательно относиться к политическим разговорам, особенно интересовались думой. Мой авторитет также сильно возрос среди всего населения каравана. Мои политические беседы стали принимать полулегальный массовый характер, хоти я продолжал выражать свои мысли в умеренной форме; кажется, моя умеренность и импонировала старикам. Все такие беседы протекали во время обеденных перерывов.

Настроения, создавшиеся после победы, натолкнули меня на мысль организовать нелегальный профессиональный союз. Эта идея рабочими была встречена с одобрением. Организация легального союза была в то время невозможна, да я и не особенно стремился к легализации; учитывая, что я всё-таки долго не проработаю, что жандармы так или иначе вмешаются, я боялся, что легализованный союз может остаться без нужного руководителя и попасть в руки черносотенцев, которые как будто растаяли за это время.

Посвятив несколько собраний вопросу о задачах профессиональных союзов, мы созвали нелегальное учредительное собрание из более надёжной публики, избрали правление, которому поручили разработать устав, сделать печать, вообще обзавестись всем, что необходимо иметь нелегальному профессиональному союзу.

Независимо от принятых предосторожностей в союз вступило всё-таки человек пятьдесят. Собрались порядочные средства, рублей сто, которые тратить нам, собственно говоря, было некуда. Таким образом, профсоюз начал функционировать. Но так как всякий профсоюз должен что-нибудь делать, естественно и наш народившийся союз стал задумываться над тем, как бы ему зарекомендовать себя в рабочей среде. Эти вопросы члены