Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, учитель. – Наверное, таков обычай: задавать вопрос, ответ на который и так знаешь – если спросить больше не о чем…
– Возьми. Переоденешься, когда через болото пройдёшь. – Тоббо бросил ему под ноги свёрток с одеждой, человеческой одеждой. Значит, не зря Китт и ещё несколько охотников где-то пропадали несколько дней… Значит, кто-то из людей поплатился за то, что альвам понадобилась его одежда. А может быть, даже не один – нужно было выбирать, одежда должна быть впору, и посланцу альвов нельзя было выглядеть нищим бродягой – только благородным господином, путешествующим по своим делам или посланным за чем-то каким-то ещё более благородным господином…
Трелли развернул узел и обнаружил там рубаху из тонких стальных колец, лёгкий бронзовый нагрудник с выбитыми на нём скрещёнными стрелами, поддёвку из тонко выделанных беличьих шкур, серый кожаный плащ, не слишком стоптанные сапоги… Вот и всё. И никаких долгих прощаний. И никто не отвлёкся от повседневных дел, чтобы проводить в дальний путь своего героя…
– Держи. – Китт протянул ему свой меч в драгоценных ножнах, убранных серебром и изумрудами, настоящий древний клинок, который, может быть, помнит те времена, когда альвы ещё не покинули Кармелла. – Это тебе точно пригодится.
Трелли не мог представить себе вождя без этого меча, и чувствовалось, что Китт расстаётся с ним с большой неохотой.
– Бери, бери, – подбодрил Трелли учитель. – Только учти – альвийский меч бесполезен против альва. Если вдруг встретишь альва, и он окажется твоим врагом, оставь меч в ножнах. И вообще, старайся как можно реже им пользоваться. Не всякий путь к цели можно прорубить мечом.
– Разве альвы могут быт врагами друг другу? – спросил Трелли, поражённый последними словами учителя.
– Всё может быть, малыш…
Энна молча вручила ему котомку, полную мешочков и глиняных флаконов со снадобьями, спасающими от хворей и ран, молча погладила его по плечу и молча, не оглядываясь, ушла. Она вообще всё делала молча… Тоббо говорил, что однажды она поняла, что уже сказала всё, что могла сказать, и больше ей слова не нужны.
– Ты, если чего найдёшь, сразу сюда неси, – посоветовал ему вождь. – А то, чего доброго, половину найдёшь, а потом тебя кто-нибудь убьёт. Люди, они такие… С ними ухо востро надо. Чик – и все труды тогда насмарку.
Трелли вопросительно посмотрел на учителя.
– Поступай, как знаешь, – сказал Тоббо. – Тебе виднее. Теперь ты всё должен решать сам. Только сам.
Значит, закат предстоит встретить в пути, и, прежде чем стемнеет, надо преодолеть топь… Внезапно мелькнуло воспоминание – полузабытое ощущение холодного страха, как перед первым прикосновение к призрачному миру, предчувствие чего-то далёкого, чего-то неотвратимого…
– Страшно? – поинтересовался учитель, слегка нахмурившись.
– Да, – признался Трелли. – Но это пройдёт. Скоро.
– А ты бы попрощалась, что ли, с героем нашим, – обратился вождь к Лунне, которая потихоньку отошла в сторону, но девчонка только фыркнула и отвернулась. Золотой браслет, единственное её украшение, единственное её сокровище, позвякивал на тонком запястье, а на спине была написана недавняя обида…
– Учитель, а почему именно сейчас? – Трелли вовсе не надеялся оттянуть миг расставания, он действительно хотел знать: почему не вчера, почему не завтра?
– Зелёные холмы, белокаменный дворец, дивные птицы, журчание хрустальных рек… Помнишь?
– Да, учитель. Но откуда…
– И ты вернулся. Ты смог вернуться оттуда. Это было последним испытанием. Однажды ты преодолел страх, а сегодня справился с искушением. Значит, ты в силах попытаться сделать то, что должен. Время дорого, малыш, время дорого… Я должен тебя дождаться, а это будет нелегко. Я слишком стар, мальчик мой. Моей душе давно пора сменить одежды. Иди и не оглядывайся. Иди.
Несколько шагов, и под ногами хлюпает вязкая жижа. Там, впереди, местами придётся идти по пояс в грязи. И главное, чтобы заплечный мешок с одеждой человека остался сухим… Если сейчас оглянуться, то ещё будет видно остров, последняя земля, населённая альвами, и все, кто не занят иными делами, сейчас наверняка стоят на краю суши и смотрят ему вслед. Но оглядываться нельзя. Чем чаще оглядываешься, тем труднее идти вперёд…
– Трелли! Трелли! – звонкий голос раздался почти рядом. – Трелли, подожди. – Лунна, как была в длинном, до колен, платье, сплетённом из стеблей трав, догоняла его, расталкивая коленями болотную тину. – На, возьми. Возьми пожалуйста. – Она протянула ему браслет. – Пусть он у тебя будет. Только, когда вернёшься, отдай. Это я нашла.
"Лучший способ прославить собственную добродетель – творить побольше мерзостей, а потом удивить всех единственным, но ярким благородным поступком. Привычное быстро забывается, а удивительное долго хранится в памяти народной…"
Из завещания Орлона ди Литта, сокрушителя альвов.
– Госпожа, сегодня здесь как-то неспокойно. Может быть, нам стоит поберечься? – Айлон обратился к Уте со всей почтительностью, на которую был способен. Молодая хозяйка Купола, а значит, и всего бродячего цирка, быстро, слишком быстро для простой маленькой бродяжки, заставила и наездников, и жонглёров, и акробатов, и фокусников либо уважать себя, либо старательно делать вид, что они только рады недавним переменам.
Айлон имел в виду буквально следующее: местность в окрестностях Сарапана кишит разбойничьими ватагами, и неплохо было бы этой ночью укрыть Куполом весь табор, притулившийся у обочины дороги.
– А вчера здесь было спокойно? – невпопад спросила Ута, продолжая думать о своём. Отсюда до входа в ущелье Торнн-Баг было всего три дня пути, и надо было сообразить, как убедить труппу двигаться туда, где нет никакой почтенной публики, и не от кого ждать сборов. Всё-таки власть её над этими людьми была небезгранична, а идти к цели в одиночестве было слишком опасно, даже имя при себе Купол.
– "Вчера", госпожа моя, вчера и кончилось, нас оно уже не касается. – Айлон отёр полотенцем капли пота, выступившие на его лысине. – А вот насчёт «завтра» надо сегодня позаботиться, а то костей не соберём.
С Би-Цуганом Айлон так разговаривать не смел, с ним он был кроток, как овечка, всё время кивал, и, на памяти Уты, не сказал бывшему хозяину ни одного сова поперёк… А тут вдруг расхрабрился перед лицом наступающей ночи!
– Айлон, а не слишком ли много у тебя завелось смелости? – В ней проснулась дочь лорда, наследница замка. – И не пытайся здесь командовать.
– А теперь на арене Ута Неприступная, повелительница слонов и людей! – немедленно заявил Айлон и кисло ухмыльнулся. – Ута, госпожа моя, ты ведь совсем не такая, какой хочешь казаться. Да, ты здесь хозяйка. Да, некоторые вообще страху натерпелись только оттого, что Купол у тебя оказался. Я даже не спрашиваю, как это получилось… И никто не спросит. Ты ведь, наверное, думаешь: почему этот Айлон, это старый перечник, перед Би-Цуганом пресмыкался, а тут много воли взял? А я тебе скажу… Би-Цуган, хоть о покойниках плохо не говорят, редкостным был болваном, он иного обращения и понять бы не смог. Никогда. А ты же умная девочка, ты же знаешь, что и другие могут дело говорить. А что до смелости моей – то со страху любой осмелеет. Лучше уж твой гнев как-нибудь перетерпеть, госпожа моя, чем завтра зарезанным лежать. – Он вздохнул, махнул рукой и направился к своей повозке, где его поджидала "мона Лаира ди Громмо, амазонка из Заморья". Ута в который раз удивилась, что нашла молодая наездница в тощем пожилом лысом, как сырная головка, распорядителе. Разве что, голос – сильный, бархатный, уверенный… Голос, при звуках которого почтенная публика, это галдящее сборище черни, благоговейно умолкает и ждёт чуда за свои гроши…