попытки побега не прекращались ни на сутки, драки следовали за драками, вспыхивали и подавлялись короткие бунты, Старый город пару раз подвергался налету сбившихся ватаг. Кураторы от Форта и десятники закрывали на все глаза, карали только совсем уж наглых, зато делали это быстро и безжалостно. Посаженные на кол нарушители орали несколько часов подряд, пока не срывали голос, но жестокая казнь никого не останавливала. Ведь каждый из преступников мнил себя если не бессмертным, то удачливым и хитроумным. Правда, такое скотское положение дел сохранялось лишь до первых волн.

Идеалы Акургаля прошли жесткую проверку временем. Измена, трусость, обман, воровство, откровенные издевательства над более слабыми и еще целый ворох грязных, отвратительных вещей, которые творили его сокомандники. Он выжил, сумел отстоять свое право на свободу, даже прошел целым и почти не пострадавшим сквозь масштабную трагедию прошлого месяца. Вот только, в какой-то момент, мужчина понял, что окончательно потерял веру в людей.

В конце-концов, только уничтожение подавляющей части других его сотоварищей позволило Акургалю избежать участи озлобленной, загнанной в угол крысы без проблеска человеческого. Бытие определяет сознание. С волками жить — по волчьи выть. Благо, внутренний стержень и своевременная смерть остальных сотоварищей позволила ему не становиться на четвереньки. Звучит смешно, но Акургалю повезло со стартом куда больше, чем отряду Саргона: первая волна оказалась достаточно легкой, чтобы пережить ее без потерь и возгордиться. Случаи отъема еды, издевательств, подлых ударов участились. А на третье нападение их ждал крах.

Остатки команды выжили, некоторые даже пересмотрели свое поведение, перестали гадить там, где живут, защищать спину соратников. Потому что иначе уже ты сам оказывался в опасности. Вот только ни о каком реальном доверии речь не шла. Те же самые вещи, лишь в других масштабах и с писаными кровью правилами. Подобное положение дел мало-помалу начало казаться мужчине если не правильным, то естественным. Ублюдки ведут себя по-ублюдски, о чем здесь вообще говорить? Акургаль разочаровался в людях. Огонь, который поначалу горел в его сердце, стал стремительно гаснуть.

А потом его поставили десятником в разношерстную команду смертников.

Желторотые новички, хлипкие или проблемные настолько, что их отказались брать в другие группы, несмотря на недостаток людей. Шел конец месяца, и Акургаль с глухой, безнадежной тоской ждал кровавого финала. Потому что иначе и быть не могло. Нет, он не опустил руки, делал все возможное, чтобы пережить бой. Но в глубине души понимал всю бессмысленность.

Они не знали о своей участи. Не могли знать. Надежды не оставалось даже для спаянного отряда товарищей. Ведь жертвы требовала сама логика создания подобного отряда. Смертники не должны выживать. Лишь отстоять достаточно, чтобы заткнуть дыру самого опасного места на стене. Первые две, в лучшем случае три волны, пока остальные адаптируются к новым реалиям. Потом выбирался Первый отряд — группа, способная реально защитить то место от все более усиливающихся демонических орд. Смертники же на то и смертники, чтобы лечь костьми там, где жалко терять даже подобный остальным новобранцам человеческий мусор.

Все старожилы знали эту истину. Шансов нет — его, Акургаля, отправили насмерть вместе с остальными. Конечно, он не мог не бороться, пусть и в заранее обреченном бою. Но бессмысленность и страх смерти понемногу начали угнетать стареющий разум. А потом его потухший взгляд наткнулся на горящий энтузиазмом, энергией и скрытой силой взор мальчишки-оборванца.

Тот успел влезть во все дела, подружиться с половиной отряда, смягчить отношения внутри одним своим видом, настроить людей на рабочий лад. Даже подружился с ублюдским фармацевтом, которого сам Акургаль был готов разве что руками удавить, но никак не пытаться пристроить в отряд.

К его несказанному удивлению, нынешняя команда оказалась лучше, чище его прошлой. Вор, надменный чиновник, вспыльчивый бандит, чванливый аристократ, трое пацанов, старик да бесполезный знахарь. Кто угодно мог сказать про их безнадежность и уничтожение на старте. Однако люди в группе оказались глубже, чем он думал.

Его новые соратники прошли первую волну, явили чудеса героизма и самоотверженности. Вторым испытанием стал поход на Насыпь, однако и здесь каждый из его подчиненных не ударил в грязь лицом, выложился на полную. Саргон же снова раскрылся с неожиданной стороны. Интересные идеи пацана, к которым Акургаль относился с оттенком пренебрежения, вылились в советы(!), которые он давал Гвардейцу Императора(!!), а тот даже не отсек его дурную голову и принял(!!!) часть из них.

Разумеется, поданы они были иначе, но десятник топтал землю почти сорок лет. Практически старик, он видел, как Саргон говорит то, что хочет услышать куратор, а тон и подача выбирались самыми удачными из возможных на невзыскательный вкус Акургаля. Он не смог бы повторить и десятой части, но чтобы видеть чей-то прием не обязательно уметь им пользоваться. Разумеется, никакая из словесных уловок не могла дать нужный результат, если бы сам Чжэнь лао сянь-шен сам не пошел бы навстречу своему подчиненному.

Однако культиватор заинтересовался странным новобранцем, поэтому выделил его среди других, позволил вовлечь в свои игры. Поэтому давал воли даже больше, чем все остальным новобранцам вместе взятым. Куратор закрывал глаза на невольную дерзость или неуместный энтузиазм, потому что видел выгоду. И испытывал мальчишку раз за разом.

Раскрывал с разных сторон, снимал загадки пацана слой за слоем, оголяя внутреннюю суть. Правильная речь, яркий, совершенно недетский ум, звериное чутье, упрямство волка, почуявшего кровь. И убежденность, вера в себя, в товарищей, незамутненная радость от мира вокруг. Все это покорило Акургаля и не только его одного. Хотя он и не смог бы внятно объяснить все свои ощущения от личности Саргона и его взаимодействия с остальными.

Зато десятник видел, как украдкой улыбается Камей во время кратких бесед у костра. Как оживляется Вань, рассказывая очередную историю внимательному слушателю или тихо вздыхает фармацевт, довольный своей пассивной ролью и местом плечом к плечу с первым и единственным другом. Уру видел в парне соперника, Ма — побаивался и уважал, пусть и безотчетно для себя, Кань — восторгался и пытался сблизиться, показать себя. Лишь Юлвей почти никак не реагировал на харизму Саргона. Лишь в его глазах временами мелькало что-то стылое и неприятное, когда взгляд аристократа падал на своего безродного товарища.

Самой удивительной метаморфозой для Акургаля оказался Юншэн. Паскудная рожа фармацевта моментально мягчела при взгляде на парня. Традиционное для проклятых отравителей дубовое безразличие и эмоции снулой рыбы давали трещину при общении с солнечным подростком. А преданность ему становилась видна невооруженным взглядом, росла день ото дня. Последнее десятник одобрял. Знахарь,