Эти слова заставили их замолчать, хотя недовольство из глаз не исчезло. Я восхитилась смелостью девушки. Спустившись немного вниз, мы вместе занесли воду и еду в подземный коридор, и я тут же развернулась к Маняше.

— Спасибо за помощь, дальше я пойду одна.

Служанка не стала спорить. Кивнув и слегка улыбнувшись, она упорхнула обратно. Мне же пришлось тащить всё это перебежками. Наконец я достигла нужного помещения и поспешно вошла. Снова поднялся гул. Из дальних камер, где всё ещё оставались голодные люди, раздались крики возмущения. Я начала быстро разливать воду первым камерам.

Прошло не меньше получаса, прежде чем я прошлась вдоль всего помещения и раздала пищу и воду. Силы почти покинули меня, когда добралась до последней камеры. Здесь меня встретил холодный, пронзительный взгляд зеленоглазого горца по кличке Ворон. Он сидел у стены на полу, а рядом лежал старик. Лицо пожилого мужчины было очень бледным и спокойным, словно он наконец-то нашёл покой. Но это означало только одно — это был мертвец.

Моё сердце тут же полыхнуло волнением. Я поняла, что этот слабый узник не выдержал голодовки. Почувствовала себя просто ужасно. Почему я не позаботилась об этом сама? Почему понадеялась на этого идиота Генри, думая, что он обязательно организует кормёжку узникам даже без Магары? Но, похоже, ему было наплевать. Ужасное ощущение захлестнуло меня с такой силой, что я не удержалась и прошептала:

— Это моя вина…

Произнесла ли я это вслух? Но каким-то образом Ворон меня услышал. Он впился в меня взглядом, и в тот же миг в его глазах я увидела тень неожиданного смягчения. Он поднялся на ноги и уверенным шагом подошёл ближе. Посмотрел на меня напряжённо и произнёс холодным, как лед, голосом:

— Ты не виновата, красавица. Вся вина на этом подонке Орсини, да гореть ему в аду!

В этих словах было столько ненависти, что я вздрогнула. Поддавшись внезапно налетевшему порыву, я прошептала:

— Расскажи мне, почему он поработил вас?

Ворон замолчал, будто обдумывая, стоит ли мне отвечать. Но затем глухо произнёс:

— Орсини хочет захватить нашу землю и наших людей. Точнее, он уже делает это. Он жаждет получить золото, которое добывает на нашей священной земле. Он наш лютый враг. И каждый из нас поклялся уничтожить его!

Каждое слово горца врезалось мне в душу, как раскалённый металл. Я не принадлежала к мерзкой семье Орсини по факту, но телом действительно была с ними связана. Именно поэтому на мне лежала сумасшедшая ответственность, которую я ощущала всей душой. В этот момент поняла, что война будет очень тяжелой. Генри не просто тиран и идиот, он узурпатор и вор! И сейчас происходят боестолкновения не между дикарями и цивилизованными людьми, а между жертвами произвола и жестокими захватчиками.

Да, можно было бы подумать, что я не должна верить словам Ворона без очевидных фактов. Но всё указывало на то, что он говорил правду. Да и Генри не выглядел ангелом. Это был тот ещё жадный и беспринципный придурок, который готов был идти по головам, как и его папаша.

— Это не твоя война, красавица! — вдруг добавил Ворон, вырывая меня из глубоких размышлений. Его зелёные глаза смотрели на меня из-под длинных темных ресниц. Этот взгляд пронзал до самой глубины души, словно это преподобный Ксандер стоял передо мной и заглядывал в душу. Но нет, он никогда не смотрел на меня ТАК! Это не он. К огромному моему сожалению, это не он…

— Ты ошибаешься, — мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидала. — Это очень даже моя война, — кулаки сжались до боли, но это лишь усилило решимость. — Я хочу разобраться во всём и, если смогу, помочь.

— Чем ты можешь помочь, девка? — со стороны донёсся презрительный голос, который тут же подхватили другие. — Ты никто, подавальщица и подстилка! Мы скорее поверим, что ты шпионка и пришла что-то вынюхивать. Катись отсюда!

Гневные оскорбления пронзали воздух, как раскалённые ножи, пронзая моё достоинство. Но прежде, чем я смогла что-то ответить, Ворон жестко гаркнул на всех, и голос его прозвучал, как удар хлыста:

— Заткнитесь все!

Помещение мгновенно погрузилось в тишину, лишь тяжёлое дыхание узников всё ещё гудело в ушах. В этот момент я осознала, что зеленоглазый горец — их лидер. Его власть над этими людьми была абсолютной. Даже в оковах.

Ворон посмотрел на меня уже другим взглядом, в котором не было холодного презрения, как прежде. Но и доверие ещё не зародилось. Это был взгляд человека, который привык держать всё под контролем и обдумывать каждый шаг.

— Я считаю, что на этой войне не место женщинам, — произнёс он несколько надменно. — Кем бы они ни были.

— Ты меня не знаешь, — ответила я, гордо подняв подбородок.

— О, нет! Вы как открытая книга, дорогая леди! — бросил он, отчетливо выделив последнее слово.

Меня словно молнией пронзило.

Леди? Он назвал меня «леди»? Точно! И в прошлый раз он обращался ко мне именно так, но…

Мысли метались в голове, как беспокойные птицы. Неужели он знает, кто я на самом деле?

Глава 24. Преследование…

Пока всё складывалось странно. Пробраться в темницу оказалось не таким уж сложным делом. Никто не поднял тревогу, никто не спрашивал о новой служанке. К тому же, состояние Магары продолжало ухудшаться, и на неё уже никто не рассчитывал. Маняшу окончательно закрепили делом кормления узников, говорили, что это было распоряжение самого хозяина. Казалось, что Генри в отместку за мою помощь девушке отправил её на столь неблагодарную работу. Но мне это было только на руку — Маняша отлично прикрывала меня. А стражникам, похоже, было всё равно, кто приходит в их темницу, по крайней мере, пока.

Вернувшись к себе, я долго размышляла о том, правильную ли сторону выбрала. Ворон мог меня обмануть, и у меня не было причин доверять ему. Я и не доверяла, но полагалась на интуицию и на собственные глаза, которые прекрасно видели обстановку. Однако, самым серьёзным аргументом в пользу того, чтобы всё же ввязаться в это дело, было участие в нём преподобного Ксандера. Он потерял жизнь из-за этого, и я не могла пустить всё на самотёк. Это был мой священный долг — сделать для него хоть что-то, если уж при жизни я не смогла выразить свои чувства.

Иногда приходили мысли о том, что было бы, если бы он остался жив. Между нами всё равно ничего бы не было: я замужем, хотя