— Жаль, что мисс Колдуэлл не может провести с нами сегодняшний вечер, — сказал он. И ему действительно было жаль, хоть он и был уверен, что эти слова смутят девушку.

— Ничего, потерпит до будущего года, — заметила ее мать.

— Если хотите знать мое мнение, то потерпит и два года, — вставил Брок.

— А разве твоим мнением кто-нибудь интересуется? — спросила Грейс.

— Дети…

— Дети? — перебил Брок. — Да уж вроде не дети, мама.

— Дети, если ведете себя как дети. Поддразнивая Грейс, особенно в присутствии гостей, ты ставишь себя на одну ступеньку с ней, и возраст здесь ни при чем.

— Тьфу ты! — фыркнул Брок.

— А у вас, Сидни, есть братья или сестры?

— Нет, мэм, я единственный ребенок.

— Везет же людям, — заметил Брок.

— Да не уверен, Брок. Я часто думаю, что неплохо было бы иметь брата или сестру.

— Особенно младшую, — усмехнулся Пол.

— Помолчите, Пол, испорченный вы мальчишка, — остановила его миссис Колдуэлл. — Знаю, это вас ваши милые сестры испортили.

— Да ну? А я и не заметил, мэм, — рассмеялся Пол.

— Испортили, испортили, имейте это в виду.

К неудовольствию Сидни, разговор отклонился в сторону от Грейс, и он потерял к нему интерес. Она тоже. Грейс сосредоточенно смотрела на камин и не вымолвила ни слова до тех пор, пока в библиотеку не вошел отец. Еще до его появления горничная убрала чайные приборы — судя по всему, хозяин не любил чая. Он был бодр и приветлив, расцеловал жену и дочь, но по окончании церемонии знакомства взглянул на большие часы с крышкой, на которых было видно все цифры, и перевел взгляд на жену.

— Да, дорогой, — согласно кивнула она.

— Прошу прощения, Пол и мистер Тейт, но нам с миссис Колдуэлл надо переодеться. Вообще-то даже если бы мы отправились немедленно, как есть, все равно едва бы успели. А так… Еще раз прошу прощения. И разумеется, мы увидимся завтра за завтраком. Я бы пригласил вас в городской клуб, но там не подают завтрак после половины десятого, так что… вроде бы на прошлой неделе мы завтракали здесь в клубе Колдуэллов чуть ли не в четыре, верно, Брок?

— Один раз, если кто забыл, даже в половине шестого. Точно, лично я на днях завтракал в половине шестого.

— Итак, господа, добро пожаловать на завтрак, если только… а, нет, глупость, конечно, приглашение отменяется. Ведь если вам захочется встать так рано, то это будет означать, что вечеринка прошла неудачно. Надеюсь, увидимся завтра во второй половине дня.

— У меня, боюсь, не получится, — сказал Сидни. — Возвращаюсь в Нью-Йорк.

— Как это? Туда-обратно? И даже не поговорим как следует? Жаль, жаль. Брок, может, у тебя все же получится уговорить старого однокашника задержаться? Или у тебя, Грейс?

— Вы очень добры ко мне, мистер Колдуэлл. Вы и миссис Колдуэлл. И Брок.

— Ну что ж, препоручаю вас моим сыну и дочери, нам с женой надо бежать. Надеюсь, вы все же передумаете. Доброй ночи.

Мистер и миссис Колдуэлл ушли, а Грейс сказала:

— Мне тоже пора. Доброй ночи, Пол. Доброй ночи, мистер Тейт. Доброй ночи, братец.

Вернувшись на следующий вечер в Нью-Йорк, Сидни вынул перчатки из заднего кармана фрака, из бокового — белую, с виньеткой, танцевальную программу. Изучив перчатки, он решил, что они нуждаются в чистке; изучив программку, бросил ее в мусорное ведро. Имена ему ничего не говорили, даже имя «Колдуэлл», ибо оно относилось к невзрачной девице, которую Брок привел на бал.

Сидни без конца писал и переписывал благодарственное письмо матери Пола, и еще одно, такое же, — обоим родителям Пола, и третье, самому Полу. Ему непременно надо было произвести хорошее впечатление, ибо через эту семью можно было вновь связаться с Колдуэллами. Еще более тщательно он обдумывал письмо миссис Колдуэлл.

Еще по пути на вокзал в Форт-Пенне Сидни остановился у цветочного магазина и попросил продавца подобрать букет (стоимостью в пять долларов), который и послал миссис Колдуэлл. При этом ему хотелось, чтобы и письмо было написано максимально красноречиво, и, закончив его, он испытал чувство гордости. Суть состояла в том, чтобы ясно дать понять, насколько бы ему хотелось оказаться в списке лиц, приглашенных на бал Грейс, и Сидни казалось, что с задачей своей он справился вполне успешно. А уезжая от Колдуэллов, он не преминул «забыть» у себя в комнате военную щетку для волос, на серебряном ободе которой было четко выгравировано: С.Т.

Благодарственное письмо было вскрыто во время завтрака в присутствии адресата, ее мужа, ее сына и ее дочери.

Миссис Колдуэлл. Славное письмецо пришло от Сидни. Сидни Тейта.

Уильям Колдуэлл. В самом деле? Прочти.

Брок Колдуэлл. Да я и так скажу, что в нем. Ему понравился Форт-Пенн, но больше всего понравился наш дом и наша замечательная семья.

Миссис Колдуэлл. Верно, он пишет, что встреча с нами — самое радостное событие всей его поездки.

Брок Колдуэлл. Естественно, естественно. Видит Бог, на балу он вел себя довольно грубо.

Эмили Колдуэлл. Грубо? Как это грубо? Мне он грубым не показался.

Уильям Колдуэлл. Мне тоже. Мы, правда, увиделись практически на ходу, но он произвел на меня впечатление молодого человека с безупречными манерами, безупречными.

Брок. Ну конечно, он слишком умен, чтобы плевать на пол…

Миссис Колдуэлл. Брок, прошу тебя, ты же за столом.

Уильям Колдуэлл. Действительно, в смысле манер ты мог бы у него поучиться.

Брок. Именно на это он и рассчитывает. Чтобы другие у него учились. Его манеры насквозь фальшивые, как и он сам.

Миссис Колдуэлл. Ты так и не сказал, в чем проявилась его грубость.

Брок. В манере. Не в манерах, а в манере. Можно все делать правильно, но так, что это выглядит, будто ты ковыряешь рыбным ножом в зубах. Он высокомерен. И даже не пытался выглядеть приветливым, не говоря уж о сердечности. Девушек заставлял зевать от скуки. Ни слова из него не выдавишь. Настоящий нью-йоркский хам, вот кто он. Надутый индюк, выставляющийся перед деревенщиной.