выдержанная и спокойная, сидела на полу с мокрыми волосами и во влажном халате, обхватив колени. Когда она подняла глаза, Данте заметил, какое бледное у нее лицо. Окно было распахнуто, и занавеска трепетала на ветру. Миа крикнула, чтобы он убирался, – очевидно, она не привыкла показывать никому своих чувств. Но в глазах ее читался настоящий ужас, и Данте решил не отступать – ему не хотелось, чтобы между ними были какие‑то недомолвки. Секреты и тайны лишь разрушали отношения – по сути, именно из‑за них сложилась вся эта ситуация.

– Боже, Миа, – потрясенно произнес Данте. – Прости.

– Уходи, – прошептала Миа.

– Все хорошо.

– Ничего не хорошо! – закричала она. – Ты уехал и отпустил всю прислугу. Как ты мог оставить меня здесь? Как посмел привезти меня сюда для того, чтобы оставить тут одну?

Данте бросился к ней, шокированный ее криком, – до того непривычно было слышать его от Миа. А она принялась нести какую‑то чепуху про привидения, про брата и про негодяя, что посмел привезти ее туда, где она не желала оставаться одна. Присев рядом на пол, Данте посадил ее, дрожащую и мокрую, к себе на колени.

– Все в порядке, ты уже в безопасности, – повторял он ей снова и снова.

– Нет.

– Да.

– Я схожу с ума, – сказала тогда Миа. – Какой я буду матерью, если уже сейчас я бьюсь в истерике?

– Лучшей на свете матерью, – ответил Данте, но она только заплакала. – Миа, мне так жаль…

– Я боюсь привидений…

– Но их нет.

– Есть.

– Привидений не бывает, – твердо произнес Данте. – Просто в моей семье слишком много скелетов в шкафах, – пошутил он.

– Моя мама разговаривала со мной, – сказала вдруг Миа, и столь непривычно было слышать это от нее, обычно здравомыслящей и спокойной, что Данте не смог воззвать к логике и отмахнуться от ее слов.

– Иди сюда, – произнес Данте, помогая ей подняться и сажая ее на кровать. – Выпей воды.

– Ты мне не веришь.

– Я этого не говорил, – возразил он, укладывая Миа и ложась рядом. – Я не знаю ничего об аварии и твоем брате. Мне стало известно только что, и мне жаль. Расскажи мне про свою маму – она что, разговаривает с тобой и сейчас?

– Я не слышу голоса, Данте!

– Отлично, так расскажи мне, при чем здесь привидения.

– Не знаю, как рассказать.

– Просто скажи, что случилось, как получится.

И Миа начала говорить – о том, как очнулась в машине вместе с покалеченным братом и мертвыми родителями и как это получилось, – а Данте, потрясенный, слушал, чувствуя, как трепещет ее сердце.

– Я сказала отцу не ездить. О чем он думал, ведя машину в городе по встречной полосе?

– Да все выезжают на встречную полосу.

– И почему, черт возьми, Майкл не получил страховку?! Как мог он быть таким беспечным эгоистом?

– Он просто совершил ошибку, – сказал Данте мягко, – и она обернулась для него ужасающими последствиями. Не ругай его, я уверен, он и сам себя…

– Я ни слова ему не сказала, – проговорила Миа возмущенно, сев на кровати. – Говорю это только тебе.

– Тогда продолжай, – потребовал Данте, наконец начиная понимать ее, – тот гнев, который некуда было выплеснуть от бессилия и осознания того, что родители погибли, а брату, несмотря ни на что, нужна поддержка.

– Когда я очнулась, то поняла, что все плохо – поначалу мне показалось, что я единственная осталась в живых. Но потом заговорила мама. Она сказала мне держаться, помощь уже едет – и что она любит меня. Я слышала ее, Данте, как сейчас тебя.

– Понимаю.

– Но когда пришел отчет о вскрытии, то в нем было написано, что родители умерли мгновенно. Но я слышала маму!

– Ну ладно, – задумчиво произнес Данте. – А что, если они погибли не так уж сразу? Я, конечно, верю медицине, но ведь там никого, кроме тебя, не было.

Его уверенный тон и теплые объятия заставили Миа улыбнуться – впервые в жизни, когда она говорила о гибели родителей. Но Данте не остановился на этом предположении, хоть оно и казалось ему наиболее вероятным.

– Что, если она говорила с тобой из последних сил?

– Возможно, – согласилась Миа, которой уже тоже приходила в голову эта мысль, но куда спокойнее было слышать об этом от Данте.

– А может, ты не вполне осознавала происходящее и тебе послышалось то, что ты хотела услышать?

– Не думаю. – Миа покачала головой и вздохнула, но потом заключила: – Хотя… возможно.

– Или, – Данте решил отбросить рациональные объяснения ради Миа, – что, если все же существует что‑то, что мы не в силах понять, и твоя мама смогла пробыть с тобой какое‑то время, несмотря на то, что уже умерла?

Миа подняла на него глаза.

– То есть… ее душа?

– Да. – Данте улыбнулся. – Даже если и существуют привидения – а я в этом сильно сомневаюсь, – но даже если и так, наверняка душа твоей мамы не причинила бы тебе вреда.

– Нет.

Миа стало немного легче, когда она, наконец, поделилась с кем‑то своими горестными переживаниями.

– А мой отец знал это все? – спросил Данте.

– Что‑то знал. Большую часть, но не про привидения – про повреждения Майкла, счета за лечение, как мы отдали последние деньги за то, чтобы перевезти его домой.

Неудивительно, что отец отдавал Миа столько денег, подумал Данте, злясь на себя за свои прежние подозрения.

– Жаль, что ты не сказала мне всего этого раньше.

– Ты не считаешь меня сумасшедшей?

– Возможно, чуть‑чуть, – произнес он, улыбаясь той самой обаятельной и озорной улыбкой, на которую невозможно было не реагировать. – Миа, ты и отец…

– Прошу тебя, Данте, – оборвала его она, хотя и понимала, что к разговору придется вернуться. – Не задавай мне больше вопросов – хотя бы не сегодня. Я знаю, нам нужно поговорить, но сейчас я слишком устала…

Миа и впрямь была измучена, но чувствовала, наконец, покой в объятиях Данте, и ей не хотелось нарушать эту хрупкую идиллию.

– Больше никаких вопросов, – согласился Данте, обнимая Миа. Впервые в голову пришла мысль: хорошо, что она была замужем за отцом и он сумел ей помочь тогда, когда в этом была необходимость. Хорошо, что Миа жила здесь, в этом роскошном доме, где рядом была Сильвия и лошади – все это помогло ей загладить душевные раны. – Ты можешь кататься на Массимо, – внезапно сказал он. – Если врач говорит, что можно и это помогает тебе расслабиться.

Миа рассмеялась и подняла глаза – вдруг Данте увидел, что она залилась румянцем смущения.

– Мне жаль, что ты увидел меня такой, – сказала она.

– Напрасно. Я рад,