— Тогда счастливой вам дороги. И пусть обратный путь будет легким и коротким. Помоги вам Аллах.

— Спасибо тебе на добром слове. Желаю и твоим воинам того же. Будь осторожен в переговорах с северными соседями. Они не любят больших сражений, но могут напасть тайно ночью. У них зрение, как у совы. Бойся ночи, мой царевич. И не верь им на слово, если они что-то обещают, то совсем не значит, что выполнят.

— Еще раз благодарю, но и моим сотням пора выступать, совсем рассвело. Привези мне из Казани хорошего сокола, если увидишь.

— Твое слово — закон для меня, — низко поклонился Карача-бек, — обязательно раздобуду лучшего сокола, который там имеется.

На том и расстались, разъехались в разные стороны. Сотни Мухамед-Кула, хорошо отдохнувшие за ночь, пошли бодрой рысью и вскоре уже втягивались в небольшой перелесок, забирая вправо от пологого спуска в сырой овраг. Отряд Карачи-бека, наоборот, продолжал путь вдоль речного берега, спустившись в небольшую лощину, где журчал чистый ручеек с берегами, поросшими сочной осокой.

К Мухамед-Кулу, который наблюдал с места ночевки за движением своих сотен и бросал тревожные взгляды на отряд Карачи-бека (не поедет ли он в Девичий городок выведывать о его посещении), подъехал на взмыленном скакуне Янбакты и торопливо заговорил:

— Один из моих нукеров донес, что часть людей Карачи-бека объехали лагерь стороной и, не желая быть узнанными, поспешили к переправе. Мне это показалось странным. Может разузнать, кто это был?

— Какие они из себя, твой нукер не разглядел?

— Один грузный, тяжело в седле держится. А с ним двое молодых, легких. Более ничего не видел.

— Из тех, кого я знаю, грузный похож на Соуз-хана. Но хан не приказывал Караче-беку брать его с собой. Я был там, когда он отправлял его. Зачем Соуз-хан едет в Казань с ханским визирем? И впрямь странно это… Хорошо бы разузнать, он ли. Но как это сделать, не вызывая подозрений?

— Поручи мне, патша улы. Нагоню и прослежу издали.

— А вдруг заметят? Тогда, как?

— Не заметят. А если и увидят. То мало ли что… Ускачу.

— Сделай вот что, — с этими словами Мухамед-Кул стянул с мизинца небольшой перстенек с камнем огненно-красного цвета и передал юз-юзбаше-отдашь Караче-беку и скажешь, что в уплату за сокола, которого я ему заказал. Понял?

— Отчего ж не понять. Сделаю. Я скоро. — И с этими словами юзбаша, дав коню шпоры, скрылся из глаз, полетев галопом наперерез отряду Карачи-бека.

Про себя он решил, что не станет сразу нагонять того, а попробует затаиться где-нибудь и понаблюдать за ними. Так он и сделал, обогнув по дуге речной берег, и напрямик через лощину, выскочив чуть впереди тропы, по которой должен был следовать отряд Карачи-бека.

Притаившись среди кряжистых стволов старого разлапистого тальника, он еще издали увидел двух всадников, едущих впереди остального отряда. Когда они подъехали ближе, сотник без труда узнал Соуз-хана и едущего с ним голова к голове Карачу-бека и даже услышал часть их разговора:

— Молодой царевич со временем доставит нашему хану много неприятностей. У него очень гордый нрав и стальной блеск в глазах, — говорил негромко Карача-бек, но слова легко достигали ушей сотника.

— Уважаемый правильно говорит. Надо бы мальчишку подкормить и сделать ручным, а потом и вовсе переманить, — отвечал, согласно кивая головой, Соуз-хан.

— Скажу откровенно — придет время и царевич Алей подрастет, сам сможет водить сотни. Вот тогда мы должны будем приблизить его к себе, задобрить подарками, похвалами. А ханскому племяннику подослать своего человека, чтобы знать о каждом его шаге и помыслах.

— И сообщать хану о том, что нам выгодно. Правильно говорю?

Услышать ответ Янбакты уже не сумел, потому что всадники проехали мимо него, завернув по отлогому косогору к переправе. Дождавшись, пока весь отряд скроется из вида, Янбакты вывел коня из укрытия и поспешил следом.

Карача-бек, увидев догоняющего их всадника, выругался и поехал навстречу, не представляя, кто бы это мог быть.

— Мухамед-Кул велел передать тебе этот перстень в уплату за ловчего сокола, что ты обещал ему привезти, — протянул юзбаша перстень ханскому визирю. Карача-бек, принимая подарок, не сводил глаз с лица Янбакты. "Не в перстне тут дело. Чего-то он вынюхивает. Вон как оглядывает и сопровождающих караван людей, и тюки с поклажей. Чуть шею себе не сломал!" — думал он.

— Передай и от меня, что выполню все, как просил царевич, — Карача-бек намеренно заслонил собой от любопытного взгляда голову своего каравана. — А что ищет, уважаемый? Может родню увидел?

— Да нет. Показалось просто. Ну, я поехал, прощай, визирь. Доброго пути тебе. — И, не дожидаясь ответа, Янбакты круто развернул коня и дал шпоры. Все, что он хотел услышать, он услыхал и теперь надо срочно сообщить обо всем Мухамед-Кулу.

— Чего ему нужно от нас? — спросил, подъезжая к Караче-беку, Соуз-хан.

— Вынюхивает чего-то, а чего не пойму. Неспроста это…

— А наш разговор он не мог слышать?

— Кто его знает. Спросил бы сам.

— Так может его… это самое… Нагнать и в воду. Пусть потом ищут.

— Вроде башка большая, а ума, как у ребенка, — презрительно глянув на него, обронил Карача-бек, — попробуй, догони его теперь.

Мухамед-Кул внимательно выслушал все, что передал ему сотник, и плюнул на землю.

— Шакал, он и есть шакал. Привык падалью питаться. Натворит он еще дел. Уж больно хитер. Надо поосторожней быть. Следить за всеми новичками в Кашлыке.

— Царевичу пора держать свою ставку, отдельно от хана, — вставил свое слово Янбакты.

— Ладно, вернемся из похода, там видно будет. К вечеру они были уже далеко от Девичьего городка, и мысли о предстоящем сражении, если не удастся поладить с соседями добром, и походные хлопоты почти стерли у Мухамед-Кула его ночной разговор с теткой. Но устроившись на ночлег у небольшого костра, он вдруг явственно увидел ее лицо, горящие глаза и негромкий шепот: "Все дела, дорогой Мухамед-Кул, вершатся в Бухаре. А мы здесь лишь косточки сочных плодов, что проедаются в ханских дворцах. Мы — игрушки в их руках…" Юноша испуганно повел головой, думая, что тетка сидит где-то рядом, но на толстом войлоке сладко посапывал юзбаша, а больше никого рядом не было.

Юноша перевернулся на спину и уставился широко открытыми глазами в темное небо, затянутое мрачными тучами. Погода начинала портиться и завтра вполне мог начаться дождь, грозивший перерасти в длительное ненастье. Но не это беспокоило юношу, а все то, что рассказала ему тетка, а позже передал Янбакты. Казалось, будто невидимая паутина коснулась его тела и тянет за тонкие ниточки в разные стороны. Кто друг? Кто враг на этой земле? Зачем он сам здесь? Что ждет его через год и дальше? Радость от первого самостоятельного похода была омрачена тайной слов, несущих в себе разрушительное действие, как вода, впитываясь в дерево, рвет его, как огонь, лизнувший сырую глину, делает твердой, но хрупкой, так и слова меняют человека.