class="p1">Его крик напугал стаю чибисов, они с громким криком устремились в зияющий просвет, и их крылья серебрились в солнечном свете.

Я молчала, ни на секунду не сводя глаз с Эдварда.

— Ну что ж, тогда он умрет прямо у ног своей богини. Что может быть лучше, — усмехается своей новой садисткой идее Сан Хун, — сюда!

Другие аннамцы тут же скрутили Эдварда и повели по ступенькам к креслу.

— Увы, великого ритуального ножа нет, — продолжал Сан Хун, закладывая руку за пазуху, — но у меня есть кое-что другое.

Что-то сверкнуло, и мои глаза сразу узнали кортик, по типу тех, что носят при себе морские пехотинцы.

— Ты просто больной! — вырывается у меня. — Если ты убьешь меня или его, что это решит?! Разве наши смерти вернут твою сестру или что-то исправят?

Эдварда держат у самых моих ног. Сан Хун только усмехнулся моим словам и склоняется над ним. Он хочет убить его прямо у меня на глазах! Нет, о боги! Нет! Что же делать? Мысли лихорадочно бьются в голове, и тут, что-то вспоминаю. Незаметно сжимаю ладонь в кулак и начинаю слегка постукивать, делая вид, что меня бьет тремор. Знаю, что делала это лишь раз и то не очень удачно, но если это наш последний шанс…

— Сегодня Великий храм короля Обезьян обагрится жертвенной кровью врагов! — хохотал Сан Хун, обхватывая рукоять кортика двумя руками, его лицо, жуткое и черное, глаза стеклянные и безумные.

— Подожди! — я нервно сглатываю. Еще немножко времени, еще чуть-чуть. — Мы заплатим тебе! Мой отец богатый плантатор, а этот англичанин тоже богат. Мы дадим тебе золота, чтобы ты мог вооружить своих людей и собрать настоящую армию! Сколько ты хочешь? Сто тысяч пиастров? Двести? Назови цену!

Руки аннамца замерли в воздухе, я же не прекращаю стука, он лишь едва различим человеческим слухом, но то, что я вызывала, улавливало его прекрасно. Краем глаза замечаю черную тень, проскользнувшую в сумраке к подножию трона с той стороны, где ни Сан Хун, ни его люди не видят, но замечает Эдвард, лежащий на полу. Он останавливает на мне взгляд, я чуть киваю, и он сразу все понимает.

— Твои деньги и деньги твоего отца и так совсем скоро перейдут нам, — Сан Хун чуть склонил голову на бок, окидывая меня леденящим душу взглядом, — к счастью, сами французы готовы продать сами себя. Благодаря помощи вот таких верных сынов Франции совсем скоро не будет ни губернатора, ни короля, скоро придет День Мести! День, когда земля лао обагриться кровью захватчиков.

— Если судьбу Индокитая будут вершить такие же подонки, как ты, — я сглотнула подкатившую слюну и улыбнулась, — то никогда этой стране уже не видеть процветания!

— Заткнись! — руки Сан Хуна затряслись, а лицо стало багряным.

— А твоя сестра не будет знать перерождения из-за стыда за своего брата, — выдыхаю последнее.

Аннамец одним прыжком оказывается возле меня и заносит руку с кортиком, метясь мне в горло, но змея, что уже скользила по моему предплечью, привлеченная особым стуком, испугалась резкого движения и напала первая.

Истошный крик разрезал пространство, когда огромная кобра впилась в запястье Сан Хуна, он оступился на ступенях и начал падать, роняя кортик на пол.

Моя рука уже была свободна, хватаю кортик.

— Эдвард!

Он уже вскочил на ноги и ударил головой стоящего рядом аннамца.

— Взять их! Взять! — хрипел на полу Сан Хун, сжимая место укуса. — Убить!

Перезала веревку, освобождая вторую руку, и бросилась к Эдварду, одним движением разрезая и его веревки.

На крик сбежались другие аннамцы с ружьями, но Эдвард сразу же уложил их, выстрелив четко в головы.

Вокруг нас стонали раненые охранники, а по телу Сан Хуна вилась черная кобра, он еще был жив.

— Все равно… — хохотал он, захлебываясь пеной, — все кончено…все кончено…

Эдвард подскочил к нему и одним выстрелом пристрелил змею.

— Говори, как вы собрались убить губернатора и короля?! — взревел он, хватая умирающего Сан Хуна за мундир и резко встряхивая. — Говори!

Нарастающий шум шагов, заставил нас резко обернуться. Вооруженный до зубов, к нам бежал отряд аннамцев.

— Эдвард! Бежим! Бежим! — хватаю я его за руку и увожу в противоположный коридор.

Эдвард отпускает Сан Хуна, тот растягивается на полу, тело начинает бить конвульсия, он задыхается.

Черный коридор, покрытый с верху до низу вырезанными в камне фигур чудовищ и жутких существ, вел нас вперед. Эдвард, привязав кортик к поясу, и еще один кинжал в ножнах повесив за спину, то и дело останавливался и стрелял. Аннамцы не отставали.

Под ногами шуршит опавшая листва, занесенная под эти мрачные своды ветром, сердце больно бухает в груди и ушах, то и дело оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Эдвард не сильно отстал.

Куда ведет этот коридор? Есть ли там выход? Своды становятся ниже, сумрак сгущается, только слабый свет среди трещин в стене то там, то тут оживляет каменные фигуры в нишах.

Надежда тут же пропадает, едва черная стена вырастает перед нами.

— Проклятье! — вырывается у Эдварда. Его грудь быстро вздымается. — Значит придется отстреливаться. Зайди за меня.

Я смотрю вперед, слушаю нарастающий звук шагов, приближающихся к нам.

— Киара, зайди за меня, — повторяет Эдвард, проверяя ружье и поднося к лицу. Он весь был напряжен, сквозь порванную рубашку виднелся рельеф крепких мускулов.

Я подчинилась, но сама продолжала рассматривать рисунок на стене. Зачем нужен был этот странный коридор, заканчивающийся тупиком? Наверняка, из этого храма есть несколько выходов, иначе как спасались жрецы и другие люди в случае нападения врагов?

Аннамцы увидели нас и начали стрелять, я зажала уши, спрятавшись за спину Эдварда, но глаза не отрывала от стены. Что рассказывала Пея? Да, очень многие пытались найти заброшенный город в лесу, о нем говорилось в легендах, искатели приключений хотели найти тут сокровища, спрятанные сундуки, наполненные до верху рубинами и изумрудами. Когда-то к нам заезжал один филиппинец, он клялся, чтобы бывал в том заветном месте, но не нашел ничего, кроме груды развалин, зато он упоминал о многочисленных секретных переходах затерянного храма.

— Обезьяны боятся огня, — многозначительно подмигивал филипинец, хитро прищуривая один глаз.

Аннамцы все ближе, Эдвард сам сокращает расстояние между ними, вынимая кинжал. Он дерется так, словно всегда готовился к этому, ловко уворачиваясь от ударов, и то и дело меняя руку с кинжалом с правую на левую и обратно, не оставляя вьетнамцам ни шанса.

Я же смотрю на статую обезьяны, на ее разинутую пасть, смотрю на стену. В ней осталось небольшое углубление, словно от держателя для факелов.

— Эдвард,