Однако случай с хомяком подвигнул ее сочинить одностишие: «Мозгоправ, мозгоправ, ты не так уж и не прав!» И через три года, и через пять, и через восемь ей иногда чудилось шуршание из ящика. Но она знала, что это просто выкрутасы ее воображения.

Что заставило ее в декабре две тысячи девятого подойти к столу, чтобы выдвинуть ящик, – второй раз за десять лет?

Хочется думать, что случайность. Разве не был Артем по-прежнему ее прекрасным мальчиком, самым красивым и умным мальчиком в мире, способным на дурные поступки разве что в детстве, по незнанию? Ведь ничего не изменилось в ее отношении к нему. Правда?

Допустим, его компания. Но покажите студента, у которого ее нет! У Елены вызывали неприязнь только двое: Люба и этот неказистый юноша с прыщавым лбом, она все время забывала его имя. В глазках картофельного клубня больше смысла, чем в его буркалах.

Но друзья сына не обязаны ей нравиться.

Допустим, их странный чат, который завел Эмиль. Вот кто был ей по душе. Эрудированный, прекрасно воспитанный, встает с места каждый раз, когда она входит в комнату, – ну не прелесть ли! Их чат был доступен только им шестерым, они обменивались какими-то снимками, все это было окружено страшной таинственностью. Фотографию на компьютере сына Елена увидела, заглянув к нему за какой-то ерундой. Кажется, хотела спросить, будет ли он тушеные овощи на ужин. Да, именно овощи. Ей хорошо это запомнилось, потому что морковь с баклажанами встали ей поперек горла.

На снимке был покойник. Страшное мертвое лицо, присыпанное снегом.

Артем услышал шорох, мигом свернул вкладку чата и обернулся. «Мама, это кадр из фильма, ты что, испугалась?»

Но она не обязана разделять художественные вкусы своего сына.

А потом мать одной из девочек в младшей группе, дожидаясь, пока ее бойкое дитя обежит весь садик по кругу, рассказала об убийстве в арке соседнего дома. Об этом говорили уже третий день: мужчину закололи ножом, когда он пытался пройти с улицы во двор, а ведь он не первый, это точно жертвоприношения, вы не знаете, так я вам скажу, арки расположены на лучах пентаграммы. Елена старалась не прислушиваться к пересудам. Она знала эту арку. В ней всегда дует ветер как проклятый, и посередине яма, которую каждый год асфальтируют, а она появляется вновь, как гнилая дыра в зубе, которую раз за разом пломбируют бездарные стоматологи.

Но мать девочки упомянула еще кое-что. Я своими глазами видела его, сказала она, полицейские не могли найти простыню, и он просто лежал на асфальте, совсем старенький, одет, как бомж, а лицо интеллигентное. Знаете, Елена Юрьевна, уже несколько дней прошло, а у меня перед глазами это лицо и как он лежит, несчастный…

Она заплакала. Елена утешала ее, несла воду, обнимала, думала, что девочке не надо бы видеть мать, дети от вида плачущих родителей страшно пугаются, и поэтому пропустила мимо ушей ее слова. «Я все не могу перестать думать о том, как он брился, – всхлипывала женщина. – Он мертвый, его убили, а я представляю, как он эту родинку обходил бритвой, сложно ведь, руки дрожат…»

Все слилось в неразборчивые рыдания.

Эта родинка всплыла в памяти Елены вечером, когда она наносила маску перед зеркалом в ванной. Сшибла банку с раковины, так неудачно, корейская маска разлетелась по полу белыми пятнами. «Вся слизь улитке под хвост», – сказала она вслух. И вдруг перед ней встал как живой их преподаватель философии: стоит возле кафедры, повествуя о Бертране Расселе, и, увлекшись, как всегда, некрасиво размахивает руками, а Лена смотрит на него с первого ряда и размышляет, хранится ли у него в шкафчике лекало для бритья, чтобы обходить выпуклое родимое пятно.

Какая связь между Бертраном Расселом, чатом студенческой компании и тяжелым взглядом девушки Любы Сенцовой?

Никакой.

Но часом позже она проходила мимо комнаты Артема и услышала хомяка. Зверек шуршал в глубине письменного стола. В этот раз Елена зашла в комнату и выдвинула ящик.

Никакого хомяка там не было. Хотя лучше бы был. Лучше бы он прыгнул на нее, откусил ей палец, кисть, откусил бы руку по локоть. Или даже по плечо. Она согласилась бы отдать правую руку, лишь бы ее находка растворилась в небытии.

Сложенная вчетверо карта прикрывала ужиное гнездо наушников и зарядок. Елена развернула ее. Она отвыкла от бумажных карт в мире навигаторов. Шесть точек были выделены красным маркером. Она повела пальцем по переплетениям улиц, пытаясь понять, что за места обозначал ее сын. Рестораны? Может быть, тайные бордели (на секунду она испугалась, что мальчик подхватил ВИЧ-инфекцию)?

Две точки в районе «Новослободской», одна возле «Сокола», четвертая в районе проспекта Мира. Пятая на Ленинградском проспекте. Шестая…

Шестая рядом с их домом.

4

– Что вы сделали, когда поняли, что на карте обведены арки? – спросил парень.

– А какие у меня были варианты? – ответила она вопросом на вопрос. – Я изучила все криминальные новости за полтора месяца и поняла, что четыре дома из отмеченных шести – это места преступлений. Что-то обсуждали на форумах, что-то просочилось в таблоиды. Но больше у меня ничего не было, даже уверенности, что маркером выделены именно арки. Не говорить же с Артемом об этом…

– Вы могли обратиться в полицию, – подал голос амбал.

Елена подняла на него измученный взгляд.

– Рассказать, что я подозреваю убийцу в собственном сыне? Чтобы его радостно схватили и назначили козлом отпущения? Я боялась, что так и будет. А вдруг Артем с друзьями сами пытались расследовать убийства? Господи, они же вчерашние подростки!

– Но откуда тогда еще две точки?

Женщина покачала головой.

Быть может, два преступления остались скрыты от нее в ворохе информационного мусора. Или Артем отмечал никакие не арки – она склонялась к этому объяснению – а ночные клубы или девочек, к которым можно завалиться в любое время суток. Ей оставалось только ждать.

Семнадцатого декабря, в четверг, она вернулась домой и привычно открыла сводку криминальных новостей. Неделю все было тихо. Преступления совершались, люди умирали, но для нее это была благословенная тишина. Она могла лишь молиться, чтобы так продолжалось и впредь.

«Маньяк из подворотен снова вышел на охоту». Едва увидев заголовок, Елена захлопнула крышку ноутбука. Ее бросило в холодный пот. Она глубоко вдохнула, сказала себе, что ничего страшного не увидит, и вернулась на сайт.

Женщина погибла возле станции метро «Сокол», поздно вечером, в арке. Журналист задавался вопросом, до какой степени безумия должен был дойти убийца, чтобы наброситься на человека именно там. Дом стоит вдоль Ленинградского проспекта, в арку постоянно сворачивают машины. «Дерзость и везение мерзавца плюс бездействие правоохранительных органов – вот причина трагедии», – говорилось в статье.

Щелкнул ключ. В прихожей зажегся свет.

– Ма, я мороженое принес! – крикнул Артем. – Шоколадное – мое!