– Как Киллиан?

– Сейчас спустится. Скорее расскажи, как прошло заседание?

– Гораздо лучше, чем можно было себе представить. Судья очень торопился и вынес решение за несколько минут. Полтора месяца домашнего ареста.

– Что ж, это справедливо. Не порадует несчастного, которого он пырнул, но справедливо. Мы с Дугласом были сегодня у него, кстати.

– Ох, и как он?

– Уже в обычной палате. Наложили несколько швов. Но он не держит зла, говорит, шрам его украсит.

– Спасибо тебе, я думала о том, чтобы съездить туда, но, наверное, не решилась бы от стыда.

– Стыдиться нужно бездействия, дочка. Садись за стол, я сейчас подам ужин. Приготовила картошку, чесночный хлеб и говядину в маринаде на гриле. Прости, посуду тебе придется помыть самой, у меня маникюр. Ты, наверное, и поесть за день не успела?

– Некогда было. Ездила в главный почтовый офис, а потом на автостанцию.

– Зачем?

– Искала следы Питера Бергманна.

– Бергманна? Тот неизвестный мужчина? Что ты хотела найти?

– Его вещи. При нем было три сумки в момент, когда он въезжал в гостиницу и когда выезжал. А на пляже их уже не нашли. Подумала, что он мог сдать их в камеру хранения, но ошиблась. Он не пользовался ячейкой, и его никто не помнит. На почте тоже. Та женщина, что продала ему марки и конверты, обратила на него внимание, но сказала, что запомнила только потому, что у него был золотой зуб.

– Золотой зуб? Довольно приметная особенность. Будет легко определить личность по зубной карте.

– Только в теории. На практике никакого результата. Толку от этой зубной карты… Не могу понять, как ему удалось оставить так мало следов после себя. Словно он и вправду был шпионом.

– Это вряд ли. В Слайго просто нет организаций, которые были бы интересны, – она хмыкнула, – шпионам. Говорю это как человек, проработавший в руководстве города не один десяток лет. Конечно, у нас хватает теневых бизнесов, но на разведку они едва ли тянут.

– Но что-то привело его сюда.

– В Слайго? Я думала, он умер в Россес-Пойнт.

– Да, там его нашли. Но жил он в нашем городе. Три дня до своей смерти. Он занимался здесь странными вещами. Впрочем, я так устала, что у меня уже нет сил повторять это снова и снова. Можно я поем?

– Разумеется, для этого я и здесь. Киллиан! – выкрикнула Астор и сняла фартук. – Тем не менее ты провела продуктивный день.

– Ничего продуктивного. Все впустую.

– Тебе совсем не дает покоя этот человек?

Сьюзан покачала головой.

– Но почему?

– Сначала я делала это, чтобы выполнить свой гражданский долг, потом – чтобы помочь Ирвину. А потом оно само как-то стало частью, ну, частью моей жизни. А теперь, когда я узнала, что он был неизлечимо болен, я испытываю сострадание. Когда я думаю, что он был совсем один перед смертью…

– Человек умирает в одиночестве.

– Да, я знаю. Но он был смертельно болен. А это еще тягостнее.

– Болен, но чем?

– У него был рак предстательной железы. Терминальная стадия.

– Как жаль… Киллиан! – снова крикнула Астор, и сын возник на кухне, словно стоял прямо за дверью.

– Не кричи, я же не супермен. Мне еще спуститься надо с этой хреновиной.

Он бросил осторожный взгляд на Сьюзан, ожидая от нее реакции. Но та была поглощена приемом пищи и только кивнула с набитым ртом.

– Садись, дорогой, – Астор поставила перед ним тарелку. – Слышал отличные новости? Только полтора месяца.

– Полтора месяца домашнего ареста? Это я, значит, пропущу финал чемпионата Ирландии? Мы же собирались с ребятами, Сьюз, что за черт!

Киллиан, насупившись, вцепился в вилку и принялся с остервенением крошить на тарелке картошку.

– Меня хотят уволить, – произнесла Сьюзан, не поднимая головы.

– Что? – Астор застыла посреди кухни с прибором в руках.

– За то, что лезу в это дело.

– Но они не могут за это уволить!

– Есть внутренние правила радиостанции. Они предусматривают санкции за самовольный отход от медиа-плана. А контент у нас, как известно, должен быть только развлекательным. Новости, погода, садоводство и прочая тематика для домохозяек. Мне уже сделали предупреждение.

– Ну что ж, по крайней мере, уж здесь выбор сделать легко.

– Я не собираюсь отказываться от расследования.

– Но ты не можешь продолжать делать это в прямом эфире, Сьюзан.

– Тогда мне придется уволиться.

– Отлично! – фыркнул Киллиан, и пара кусочков картошки вылетело из его рта прямо на разноцветную скатерть. – Будем сидеть дома на пару. Просто мечта.

– Веди себя прилично, мальчик! – повысила голос Астор и повернулась к дочери, не обращая внимания на скривившегося подростка. – Я не согласна с Киллианом по поводу этого расследования…

– Вы обсуждали это?

– Сьюзан, дай договорить. Я не согласна с ним насчет того, что твоя увлеченность напоминает одержимость. Я так не считаю. Но очевидно, что это начинает мешать твоей личной и профессиональной жизни. Неужели оно стоит того?

– Да.

– Но почему? Почему этот Бергманн не дает тебе покоя? Кого… – она помедлила, внимательно вглядываясь в лицо Сьюзан. – Кого ты видишь в нем, милая?

– Никого. Мне просто жаль, что кому-то приходится уходить из жизни вот так, на виду у всех, безымянным. Никому не нужным. Он лежит сейчас в морге под номером, представь себе, мама. Его имя – номер! Его и закопают под ним. Разве это правильно? Не ты ли учила меня проявлять сострадание к каждому, кто нуждается в нем?

– Ты права. Я учила тебя этому. Но давать имена тебя приучил другой человек.

– Бог мой, как ты можешь сравнивать детскую игру с этим? Просто постарайся понять.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Как ты думаешь, почему Слайго? Это не дает мне покоя.

– Хм, странный вопрос, – задумчиво отозвалась Астор. – Разве у нас мало достопримечательностей? Драмклифф, Страндхилл, Аббатство. Бог мой, да просто гулять по нашим холмам и улочкам, смотреть на озеро, реку – одно удовольствие.

– Ты права, вот только ничего этого он не делал. Он прожил здесь три дня, а затем сел в автобус и проехал семь километров до Россес-Пойнт.

– Он мог захотеть поужинать устрицами. Они там замечательные. Мог поехать взглянуть на океан.

– Все это не стыкуется с тем фактом, что он был смертельно болен. В таком состоянии люди ложатся в хоспис, а вовсе не путешествуют ради красот, какими бы они ни были привлекательными.