У ублюдков были еще орудия, стоящие где-то недалеко от сцены, — гаубицы, но не 120-мм. То, чего не могли сделать Т-34, пытались сделать эти гаубицы, кладя по четыре предупредительных выстрела, но не приблизив к нам точки попадания.

Не было и речи о том, чтобы обойти советский заслон. В полях нас мог остановить даже один-единственный ленивый литовский ручей. Карта говорила командирам, что нам нужно держаться дороги.

Не желая дальше стоять на холостом ходу, Советы неожиданно отправили к нам два Т-34 расходящимися курсами, по одному на каждом из полей, как челюсти широко открытой крокодильей пасти, чтобы выдавить из нас жизнь одним их сжатием. Ничто в мире не могло пригодиться нам больше, чем новый 75-мм ствол, установленный, снабженный прицелом и готовый к выстрелу. Снарядов было более чем достаточно.

У нас осталось много смелости, особенно после того, как вступили в дело два Pz-IV, шедших по нашему следу. Не более чем в 500 м сзади, они пришли, чтобы поучаствовать в драке. Первым знаком их появления был мощный удар в Т-34 слева от дороги. Половина экипажа выскочила через верхний люк мертвого танка и повела себя умно — они нырнули в высокую траву.

Все, что смог сделать лейтенант Якоб, а также водитель и радист, было наблюдать происходящее. Наш заряжающий чувствовал себя все это время как человек, который слушает матч по бейсболу, вместо того чтобы смотреть его по телевизору.

Перед лицом такого перевеса в нашу пользу второй Т-34 продолжал атаковать нас. На него одного было развернуто три Pz-IV с исправными пушками, а его напарника уже отправили в утиль. У двух задних танков из трех был прекрасный вид на этого бедолагу, и ему достанется из двух стволов, что оставит его навсегда на пшеничном поле. Никто не спасся. Советские клещи даже на минуту не стали укусом аллигатора.

Две мысли все еще беспокоили нас — два оставшихся Т-34 и гаубицы, все они молчали, пока их соратники шли вперед. Ну что ж, настало время сыграть с Советами эмпирическую танковую шутку. В каждом Pz-IV, о котором я что-нибудь слышал, хранился серьезный запас осколочных снарядов — просто потому, что бронебойные пускались в ход гораздо чаще. Наш трюк должен был дать нам возможность потратить хотя бы несколько осколочных.

Мы хотели устроить упрощенный вариант стрельбы вилкой — то есть попадать в цель, последовательно стреляя левее, правее и в центр — или правее, левее и в центр. Наш план состоял в том, чтобы вместе начать сразу с центра, где над пшеницей справа от дороги был виден шлем советского танкового командира. Для этого трюка нужна была самая точная координация действий всех танков.

Дистанция до Советов была 300 м, так что не было нужды пристреливаться, попадая с недолетом, с перелетом и, наконец, точно в цель; в любом случае такой прием работал на ровной местности, а не на той, на которой стояли Т-34.

Нужно было послать осколочно-фугасные гранаты надо всем зерном, растущим перед нами на склоне холма, чтобы они взорвались среди колосьев прямо перед лицом командира Т-34. Осколки сделают всю работу. Нужен был еще снайперский выстрел. Наши опытные наводчики были на него способны.

Не менее опытные водители были готовы сыграть свою роль в плане. Каждый из них, под управлением наводчика, — после того как «кожаный шлем», выглянув еще раз, нырнул вниз, — на самой нижней, «ползучей», передаче, без ненужного шума двигателя, поднялся до точки, с которой наводчик увидит — повторяю, увидит, — что мушку его заряженного орудия ничто не перекрывает и она приподнялась над гребнем холма. Наводчик, как никто другой в танке, следовал словам Immer soviet [so weit] me notwendig, und nie mehr [weiter] als genug («Всегда столько, сколько нужно, и не более чем достаточно») — истине, которую мне передал, к слову сказать, лейтенант Якоб по тому же поводу, когда я был наводчиком в Литве.

Если бы часть экипажа Т-34 собралась выскочить через верхний люк, в дело должны были вступить мы в своем раненом Pz-IV и наш МГ-34. У Т-34 в башне не было боковых люков. По крайней мере, часть экипажа должна была использовать люк на верху башни. Если они хотели сбежать после попадания, там они и должны были показаться, двигаясь быстро, как кролик в норе, по пятам которого бежит кровожадный хорек.

Все были на своих местах, и когда кожаный шлем командира Т-34 выскочил для обзора из колосьев у дороги, неизбежно настал момент прицельного выстрела. Три осколочных снаряда мгновенно ушли в его сторону, каждому потребовалась треть секунды, чтобы долететь. Его кожаный шлем не спас его от множества быстрых, как молния, осколков такой мощности.

Не было никакой лихорадочной суеты у верхнего выхода из Т-34, лишившегося командира, так что наши водители, под управлением командиров танков, слегка отодвинули танки назад, где они стояли до того, как их сдвинули с места, превратив в расстрельную команду.

Может быть, шум наших двигателей заставил испуганных Советов рвануть с холма. Может быть, они получили приказ. В любом случае фырканье дизеля и лязг гусеничных цепей сказали нам, что предпоследний танк был dawai («ушел»), и, конечно, не в сторону нашего холма.

Обычной полевой проверкой танковой 75-мм пушки на меткость было попадание с первого осколочного снаряда в неповрежденное окно или закрытую дверь брошенного дома на дистанции 1000 м; считалось, что перед поставкой в армию орудие приводилось к нормальному бою именно на эту дистанцию.

Зная, что пушка приведена к нормальному бою согласно спецификации, хороший наводчик мог захотеть улучшить точность: он мог, например, в уме вычислить, что, чтобы поразить советскую голову на 300 метров, надо придержать прицельную марку влево на 28 см, или 1,5 ширины той головы в шлеме. Здесь, однако, вопрос стоял в поражении колосьев на определенной высоте, а не в том, чтобы попасть точно в человеческую голову. Кроме того, в этом случае легкое отклонение по горизонтали привело бы к большему рассеиванию — большему количеству осколков, попавших в цель.

Может быть, деморализованный потерей двух товарищей на чужой земле и, вполне вероятно, гибелью ближайшего соседа, испустив синий вонючий дым, последний Т-34 поспешил с обратной стороны холма в сторону гаубиц. Вполне возможно, что он прихватил с собой историю для своего комиссара — о новой танковой пушке с кривым дулом.

Поднялся спор о снарядах для «четверки». У нас, конечно, было их больше всего, обоих типов. Можно было поделиться снарядами, при условии, что гаубицы продолжали молчать. Мы принялись за работу, подавая снаряды через люк заряжающего; дымящиеся по соседству Т-34 нас не беспокоили. Все время два танка стояли в дозоре, а третий загружал наши снаряды. Мы также отдавали и пулеметные ленты 7,92 х 57. Наш танк разжаловали; он стал беззащитным, усталым подвозчиком боеприпасов.

Командир роты хотел подойти ближе к шоссе, своей главной цели. С горючим проблем не было. Вскоре — и мы почувствовали, что он отдан, — пришел приказ командира роты использовать килограммовый заряд самоуничтожения нашего танка и как можно скорее доложить о себе в нашей части, которая находится где-то на западе. Нам пришлось подождать, пока три оставшихся танка отойдут дальше по дороге, чтобы начать свой скорбный труд.