Октавиан зевнул от одной только мысли о сне. Речь шла о доме, который он унаследовал этим утром, получив документы от аргентариев.

– Без закона, принятого Сенатом, я еще не являюсь официальным наследником Цезаря. – Тут ему в голову пришла новая мысль, и он остановился как вкопанный, а вместе с ним замерли и остальные. – Но тысячи людей слышали, как верховная жрица зачитывала завещание. Для аргентариев этого вполне хватило. Закон не принят, но что с того? Люди знают.

– У людей нет власти, – возразил Агриппа. – Они могут устраивать погромы, но все равно бессильны.

– Это правда, – кивнул Октавиан, – но жрицу слушали и солдаты. Легионы на Марсовом поле знают, что я Цезарь. И это сила, которой хватит на все!

К наступлению ночи консул и его кортеж отъехали от Рима лишь на три мили, направляясь на восток. Марк Антоний сделал короткую остановку у стен города: спешился, чтобы зажечь и поставить жаровню с благовониями перед статуей Януса. Бог начал и ворот представлялся подходящим патроном для всего, чего он намеревался добиться.

Более сотни мужчин и женщин отправились с ним в эту поездку. В центре кортежа находилась его жена, Фульвия, с двумя их сыновьями, Антиллом и Павлом[9], и дочерью Клодией от ее первого брака. Их окружали многочисленные секретари, охранники и рабы, как пешие, так и конные. Поводья лошади Антоний привязал к колеснице, в которой находилась Фульвия, укрытая от вульгарных взглядов. Он слышал, как за деревянными стенками ссорятся мальчишки, по-прежнему недовольные тем, что он не позволил им ехать верхом рядом с ним. Только жена знала обо всех его планах, но консул не сомневался, что она никому ничего не скажет. Он спрыгнул на дорогу и зашагал рядом с колесницей, разминая ноги перед долгой скачкой.

Легионы в Брундизии хранили верность Юлию, хранили до такой степени, что отказались выполнять приказы Сената, считая, все его члены замараны связью с Освободителями. Консулу это открылось как раз во время злобной речи Бибула. Антоний не планировал возглавить тех, кто любил Юлия Цезаря, но мог выступить и в этой роли. Легионы Брундизия, конечно, последовали бы за ним, если бы он попросил их именем Цезаря.

Когда он шагал рядом с каретой, перед его мысленным взором возникло лицо Октавиана, и Марк Антоний застонал от раздражения. Этот мальчишка отвлек его в тот момент, когда не мог он себе позволить отвлекаться. Шесть легионов ждали на берегу, несомненно, страшась гнева Сената. Они еще не подняли мятеж, по крайней мере формально. Если он найдет слова, которые они услышат, тогда они ему подчинятся. Именно такой маневр предпринял бы Юлий, и эта мысль согрела сердце консула.

С энергией молодого человека Марк Антоний поставил ногу на подножку и запрыгнул в карету, протиснувшись в узкую дверь. Фульвия и ее дочь играли с длинной ниткой, накидывая ее на пальцы. Они смеялись, но, когда глава семьи появился в карете, смех резко оборвался. Антоний кивнул сыновьям и приемной дочери и потрепал Антилла по волосам, шагнув мимо него.

Фульвия, перевалив за тридцать лет, раздалась в бедрах и талии, но ее кожа и черные волосы оставались такими же роскошными. Клодия отодвинулась, уступая Антонию место, и Фульвия протянула руки к мужу. Нога консула за что-то зацепилась, и он чуть не упал на жену, но удержался и плюхнулся рядом с ней на скамью. Павел вскрикнул, и Клодия шлепнула его по ноге, отчего мальчик злобно глянул на нее. Марк наклонился к Фульвии и зашептал ей на ухо:

– Думаю, я всю жизнь ждал такого шанса.

Он улыбнулся, а она, с обожанием глядя на мужа, поцеловала его в шею.

– Предзнаменования хороши. Мой прорицатель потрясен знаками, явившимися этим утром.

От этих слов настроение у Марка не улучшились, но он кивнул, довольный тем, что супруга счастлива. Если он что-то уяснил для себя за годы, проведенные рядом с Цезарем, так только одно: знаки и внутренности животных имели куда меньшее значение, чем быстрый ум и сила.

– Я поеду вперед. Увидимся в Брундизии, и надеюсь, за моей спиной будут стоять не только охранники.

Жена подмигнула ему, улыбнулась, а сыновья тут же пожелали знать, о чем речь. Марк Антоний с любовью потрепал их по волосам, на прощание поцеловал Клодию и Фульвию, открыл дверцу и спрыгнул на дорогу, оставив супругу отвечать на бесконечные вопросы детей.

Через несколько секунд он запрыгнул в седло и стал отвязывать поводья своего жеребца. Его личные охранники уже ждали его – им не терпелось тронуться в путь. На римских дорогах они не опасались рытвин и колдобин и до зари могли проскакать двадцать миль.

Слабый свет восходящего солнца с трудом проникал через пустотелое стекло окон под потолком. Меценат сидел, наслаждаясь ощущением полного расслабления, какое можно получить только в бане частного дома. Пар заполнял его легкие при каждом вдохе, и он едва различал своих спутников.

До их прибытия городской дом Цезаря пребывал в полусне: в нем давно никто не жил, и большую часть мебели закрывали пыльные полотнища коричневой ткани. Но за несколько часов прислуга разожгла все печи, и теперь пол стал достаточно теплым, чтобы ходить по нему босиком. С появлением нового хозяина рабы принесли с рынка свежие фрукты и начали готовить еду. Цильний лениво думал о том, что, возможно, он с друзьями сидит там, где раньше сидел Цезарь. Где и сейчас сидит Цезарь, поправил он себя с улыбкой, глядя сквозь туман на Октавиана. Мокрый от пота и пара, его друг глубоко ушел в свои мысли и застыл в крайнем напряжении. Мышцы на его руках и плечах вздулись, словно туго натянутые жгуты. Меценат вспомнил, как его друг потерял сознание, побледнев, как полотно. Он не хотел увидеть это вновь.

– Готовы для холодного бассейна и массажа? – спросил он своих товарищей. – Это поможет расслабиться.

По счастью, хотя бы здесь Гракх отсутствовал. Цильний Меценат велел ему вдохнуть в дом жизнь. Легионер по-прежнему прилагал все силы к тому, чтобы ему позволили остаться, и Октавиан пока не возражал. И пусть полного доверия охранник Либурния не заслужил, молодым людям доставляло определенное удовольствие иметь дело с человеком, который так жаждал золота.

– Агриппа? – позвал Меценат. – Ты как?

– Еще не хочу, – пророкотал тот, и его голос эхом отразился от стен.

– Окт… Цезарь? – поправился патриций.

Октавиан открыл глаза и устало улыбнулся:

– Спасибо. Мне надо привыкнуть к новому имени. Здесь мы одни, и я не хочу, чтобы нас подслушали. Останься.

Меценат чуть пожал плечами, выпустил теплый воздух из легких и вновь вдохнул полной грудью.

– Надеюсь, сегодняшний день будет не таким трудным, как вчерашний, скажу я вам. – Он покачал головой. – Только что спокойно отдыхал с друзьями, а теперь ни минуты покоя. Морское плаванье, бешеные скачки, угрозы маленьких людишек вроде трибуна. Я думаю, может, нам отдохнуть несколько дней? Это всем пойдет на пользу. Я, по крайней мере, высплюсь. Юлий жил в отличном доме. Отдаю ему должное.