Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я сказал отставить! — рявкнул лейтенант, но это не возымело никакого действия.
Тогда Егорьев схватил Синченко за руку, и направленная на немца очередь ушла в пол. Синченко кулаком оттолкнул лейтенанта, снова хватая свой автомат, Егорьев накинулся на него, выворачивая за спину руку. Ему на помощь подошел Глыба, побросав телефонные принадлежности, и проделал со второй рукой своего разбушевавшегося друга, все еще пытавшейся дотянуться до курка, то же самое. Вдвоем они прижали Синченко к полу, автомат, бряцнув, упал рядом. Теперь Иван мог его достать разве что только зубами.
— Золин! — крикнул Егорьев, кивком головы указывая на лежащий на полу автомат.
Тот подобрал оружие и, повесив себе на плечо, отошел обратно к двери. Глыба с лейтенантом тем временем отпустили Синченко, предварительно оттащив его в противоположный от немца угол.
Немец смотрел на эту сцену с презрительной улыбкой на губах.
— Ja, — промолвил он со злой иронией. — Disziplin in Rote Armee ist sehr hoh!
И, обернувшись к Егорьеву, гордо вскинув голову, произнес:
— Jch bin Offizier. Und ich will nicht verschiedene Komedium beobachten.
Егорьев, которому школьное образование позволило понять смысл речи немца, хотел было ответить в пределах все того же школьного образования, что немец является военнопленным и обращаться с ним будут как полагается, но для этого он должен не переходить дозволенных рамок, в частности, столь ироничный и злобный тон оставить навсегда. Но Егорьева упредил Глыба. Подбежав к немцу, с возмущением стал говорить, дословно все переводя:
— В Красной Армии сильная дисциплина! Он не желает созерцать разные комедии! Видали? Ах ты… — Глыба задохнулся от гнева и, не найдя, видимо, более оскорбительного слова, выдохнул: — Ах ты офицер! Ну и наглый!
И вдруг, ко всеобщему удивлению, немец почти без акцента выговорил по-русски:
— Грязная солдатская свинья!
У Глыбы так и отвалилась челюсть. Простояв несколько секунд в оцепенении, он, коротко замахнувшись, неожиданно ударил немца сапогом по лицу процедив сквозь зубы:
— Вонючий сосисочник!
— Бэй, бэй! — нервически засмеялся немец, роняя на пол капли крови с мгновенно распухших губ. — Нэ долго осталось. Все равно вас скоро всех побьют, повесят на фонарных столпах, с лыца земли сотрут, в порошок, в порошок сотрут!
Глыба ударил немца еще, на этот раз в живот, и тот, вдруг изогнувшись всем телом, издал душераздирающий крик.
— Ой! — сморщившись и глядя на немца с таким выражением лица, как будто сейчас заплачет, воскликнул Глыба. — Он же раненый.
Переполнявшая его ненависть мгновенно уступила место обыкновенному человеческому состраданию.
— Ему надо помочь, — решительно заявил Петро и сделал шаг к немцу.
— Прочь! Прочь! — поводя вокруг себя рукой и извиваясь по полу, простонал немец.
— Ну и дурак, — искренне высказался Глыба и отошел в сторону.
Немец не ответил и лишь, закрыв глаза, шептал что-то неразборчивое на своем языке.
— Так ему и надо, — злорадствовал из своего угла Синченко. — Пусть теперь загибается.
Егорьев подошел к немцу, вытащил из кармана бинт, но как только нагнулся, тот мгновенно перевернулся на спину и принялся ногами отбиваться от лейтенанта, не давая себя перевязывать.
— Помогите, подержите его! — крикнул Егорьев солдатам.
Глыба и Золин подошли, Синченко не сдвинулся с места. Втроем обмотали немца бинтом, уложили на стоящую тут же кровать, привязав руки и ноги к металлическому каркасу.
— А кто-то позвонить собирался, — невзначай напомнил Золин, когда с немцем закончили.
— Эх ты, совсем забыл, — хлопнул себя по лбу Егорьев и направился к оставленному Глыбой на полу телефону. На полпути остановился, обернувшись и показывая на немца, приказал:
— Этого подушкой накройте, чтобы не подслушивал.
— А не задохнется? — спросил Глыба.
— Ну и черт с ним! — в сердцах ответил лейтенант, раздосадованный тем, что с этим проклятым немцем совсем вылетело из головы связаться с ротным.
Поставив телефон на стол и покрутив ручку долго ждал ответа, пока наконец сквозь гул и трескотню помех не прозвучало:
— Кто на проводе?
— Говорит Четвертый, — закричал в трубку Егорьев. — Четвертый!
— Минуту!
На мгновение вдруг все стихло, и тут же послышался голос Полесьева.
— Четвертый, как там у тебя?
— Порядок, — радостно сообщил Егорьев, — взяли.
— Немцы не контратакуют?
— Никак нет, драпанули за реку.
— Высылаем к вам Второго. Как поняли?
— Отлично! — воскликнул лейтенант, но тут же поправился: — Я хотел сказать, понял отлично. — Это означало, что на подмогу идет второй взвод.
— Что еще? — спросил в трубке приглушенный голос ротного.
— Взяли «языка», но нужна медицинская помощь. Ему, и не только ему.
— Фельдшер будет, — заверил Полесьев. — Какие потери?
Орать в трубку, что потерял убитыми и ранеными треть личного состава, было бы по крайней мере неосторожно, поэтому Егорьев ответил:
— Доложу в письменном виде.
— Добро, конец связи.
Егорьев повесил трубку, подкрутив рукоятку телефона, и, потирая друг о друга ладони, обернулся к солдатам.
— Ну, теперь полный порядок.
Синченко, Золин и Глыба принялись за осмотр немецкого блиндажа, а Егорьев попытался допросить пленного. Но тот молчал, будто язык проглотил, а может, ему было плохо, во всяком случае, отворачивался всякий раз к стене, лишь только лейтенант пробовал с ним заговорить. Убедившись, что из немца и клещами слова не вытянешь, Егорьев отошел к столу и присел на табуретку, наблюдая за действиями солдат. Те времени даром не теряли: шуровали по полкам и стоящим около кровати тумбочкам, вытаскивая наружу содержимое.
— Вы не очень-то тут, — предупредил Егорьев, опасаясь, как бы его воины не устроили в блиндаже порядочного погрома.
— Да мы так, только взглянуть, — заверил лейтенанта Золин.
— Эх черт, жаль, вещмешков не взяли, — сокрушался Синченко при виде выгребаемого из тумбочек добра. Он, видимо, был настроен иначе.
— О, лейтенант! — весело кричал Глыба, держа перед собой за воротник серый армейский мундир, найденный на соседней кровати. — Китель не нужен?
Егорьев отрицательно покачал головой.
— А это уж точно пригодится. — Глыба поднял над собой ремень с маленькой замшевой кобурой. Расстегнув кобуру, вынул оттуда легкий удобный «вальтер». — Берите, лейтенант, глядите, вещь какая.