– Новый год уж четыре месяца как, с первого сентября.

Вот это я лопухнулся, совсем забыл, что только Петр I ввёл смену года с января, по западному образцу.

– Юра, а почему в церковь не ходишь? Уж два дня как приехал, надобно сходить.

М-да, сходить надо. В церковь народ ходил регулярно, не стоило вызывать подозрения, тем более, что остался живым, без единой царапины. Стоило поставить свечку и поблагодарить Всевышнего.

– А где ближайшая церковь?

Дарья осуждающе покачала головой:

– Направо от дома, два квартала – и налево, от перекрёстка увидишь.

Я постоял в церкви, поставил свечку, помолился, как умел, чтобы Господь не оставил меня, всё-таки я и мои люди из жестокой сечи живыми вернулись. Даже воздух, сама атмосфера в церкви были особые, легко дышалось и думалось. Просветлённый, погруженный в думы, вышел на улицу, и чуть не попал под коней. В последний момент успел ухватиться за оглоблю, меня немного протащило, и лошади встали. Из возка, поставленного на полозья, выглянул сухощавый мужчина в богатых одеждах – что, мол, за остановка. Кучер заматерился, пока я стоял в стороне, отряхивая от снега штаны и шубу, неожиданно перетянул меня кнутом. Больно не было – шуба смягчила удар, но было обидно: я не раб, свободный человек, а тут – кучер кнутом! Я мгновенно освободился от шубы, у неё всего одна застёжка была – на груди, взлетел на козлы, сбросил кучера на снег. Тот оказался проворным, пока я спрыгнул, он уже был на ногах и занёс руку с кнутом для удара. Резко пригнувшись, я подсёк его ногу; кучер упал, и из положения лёжа нанёс удар по ногам. Бёдра обожгло болью.

Ах ты, ублюдок! Пока я с татарами воевал, ты здесь важных господ возил, да кнутом по спинам охаживал. Ребром ладони я врезал по шее, противник закатил глаза и захрипел. Живой останется, не смертельный удар, но, может быть, наука будет.

Сзади раздалось:

– Ловок! Кучер мой не из последних бойцов будет, а ты его за два удара.

Я обернулся, сзади стоял вышедший из возка господин.

– Он первый ударил, я защищался.

– Я видел, – спокойно кивнул господин. – Ты где так драться научился? Я не видел таких приёмов, не у басурман ли?

– Басурман я в Ливнах жизни лишал, учиться у них мне нечему, пусть они поучатся.

– Ты посмотри, гордый какой. Гордыня – грех, у церкви стоишь. Так ты в Ливнах воевал? Слышал, слышал про Ливны, вчера гонец оттуда был, пергамент привёз с донесением. Упоминается там про московскую ватажку, зело помогли гости заезжие! Не про тебя ли пишут?

– Я донесение не читал, не знаю.

– Кто таков будешь?

– Свободный человек, именем Юрий.

– Вот что, Юрий, помоги-ка кучера в возок положить, не дело слуге на снегу валяться, как шпыню ненадобному. Да сам оденься, холодно.

Я помог господину затащить беспамятного кучера в возок, подобрал и надел шубу и шапку.

– Ты вот что, человек Юрий, подойди завтра к Кремлю, спросишь меня – тебя проводят. Человек ты, как я смотрю, лихой да дерзкий, мне такие нужны.

– А кого спросить?

– Адашева, Алексея Адашева.

Я слегка поклонился, пошёл домой.

Зайдя в дом, не раздеваясь, спросил у Дарьи:

– Кто такой Адашев?

– Советник государев, ныне в большом почёте и уважении у царя-батюшки.

Вот ёшкин кот! Вот всегда у меня так. Запросто могли сейчас меня в кандалы заковать. Хоть и оборонялся, но начальство всегда право по праву сильного, это я ещё по своей прежней жизни знал. Я разделся, присел к столу. Дарья подошла сзади, положила руки на плечи:

– А что случилось? Зачем ты об Адашеве спросил?

Я рассказал ей о случае рядом с церковью. Дарья заохала, запричитала:

– Худо ведь могло случиться, кучер сей – Митька Косорылый, наглый больно. Да боец изрядный, в кулачном бою мало кто против него устоит. Неужто его уложил?

Я кивнул. Дарья оценивающе меня оглядела:

– Да, ты можешь, не зря я глаз на тебя положила. К Адашеву пойдёшь ли завтра?

– Схожу, коли человек пригласил. Коли в кандалы заковать хотел, уже бы сделал, а если приглашает – нужда у него ко мне есть.

Утром следующего дня я натопил баньку, помылся не спеша; неудобно ведь, к начальству приглашён, как я успел уже узнать – серый кардинал этот Адашев, без его совета Иван IV никаких решений не принимает, считай, второй человек в государстве. После бани слегка перекусил, неизвестно, сколько я у Адашева пробуду. Надел новую рубашку, штаны, накинул суконный кафтан, поверх него – бобровую шубу. Оружия никакого решил не брать, даже ножа, вряд ли меня с железом в кремлёвские палаты пустят.

Пока дошёл до Кремля, успел в шубе изрядно вспотеть. Плохо, что у меня нет лошади и саней, или, ещё лучше – возка. Ехал бы себе сейчас, закрыв ноги какой-нибудь шкурой, разглядывая прохожих. А теперь топаю по рыхлому снегу, вперемешку с конским навозом. Нечего сказать, презентабельный вид у меня будет в грязных сапогах.

У ворот Кремля тщательно обтёр сапоги снегом, внутрь Кремля на лошадях не пускали, снег был чище. Прямиком направился в сторону дворца, что рядом с колокольней Ивана Великого. Стражники у дверей посмеялись, указали на другой, более скромный вход в пристройке. У этих дверей даже охраны не было. Вошёл. Навстречу выскочил дьяк в суконном кафтане.

– Мне к Алексею Адашеву назначено.

Дьяк попросил подождать в комнате, исчез за дверью. Выйдя, поманил за собой, переходами провёл в небольшую светлицу, усадил на скамью. После непродолжительного ожидания дверь резко распахнулась, порывисто вошёл Адашев. Одет он был довольно скромно, без изысков, только пальцы были унизаны перстнями.

– А, бретёр! – с легким французским прононсом проговорил Алексей. – Всё-таки решился прийти. Вот что, Юрий, не хочешь ли послужить государю и Отечеству?

– Делать-то что?

Адашев садиться не стал, ходил по комнате, похоже, нервничал.

– Мне нужны верность, умение держать язык за зубами и ловкость, даже дерзость. Насчёт ловкости и дерзости – это я уже видел. Как с остальным?

– И с остальным всё в порядке.

Адашев хихикнул:

– Будет не в порядке – попадёшь в подвал, к палачу.

По спине пробежал холодок: а может – ну их, кремлёвских жителей? От политиков во все времена ничего хорошего ждать не приходится.

Он уловил в моих глазах искорку сомнения.

– Успокойся, будешь держать язык за зубами – всё будет хорошо.

– Хорошо, это сколько серебром?

Адашев засмеялся:

– Ловок, палец в рот не клади, я тебя таким и представлял. Тебя случайно не атаманом кличут? Из донесения ливенского – сегодня опять перечёл.