– Дзинннь! – воскликнула отскочившая пластина рычага.

– Чакс! Пшшшш! – сказал запал.

– А-а-а-а-а! Ы-ы-ы-ы-ы!!! Мля-а-а-а!!! – хором исполнили присутствующие и со скоростью и находчивостью молодых тараканов разыскали все возможные укрытия. Сто граммов тротила и четыре секунды на размышление фантастически стимулирует творческий подход к этой непростой задаче.

– Гы-ы-ы-ы-ы-ы!!! А-а-а-а!!! – угорал от восторга режиссер перфоманса. Он, лукавый, знал разницу между учебной и боевой гранатой. Но вот неопытные кореша так славно купились на безобидный розыгрыш.

Аплодисменты не заставили себя ждать. Сломаная нижняя челюсть и скуловая кость, выбитые зубы, многочисленные ушибы мягких и не очень тканей, подозрение на сотрясение головного мозга и отбитый копчик. По его перекошенной и осторожной походке можно было даже предположить, что восхищенные его творчеством почитатели поместили напугавший их предмет в организм режиссера.

Скорая конечно всегда готова помочь и герою, и дебилу, но скажу откровенно, вникнув в подробности происшествия, хотелось клиенту добавить… Немножко.

* * *

Порадовал коллега на Станции. Не всякий день увидишь интеллигентного доктора, который, с выражением лица самурая идет в одних носках по лестнице из гаража, оставляя следы мокрые и грустные. Папочка под мышкой, в руках на максимальном удалении от физиономии собственные туфли.

– До ситан дэс ка, Петя-сан? (Что случилось, Петр Васильевич?)

– (Непереводимый японский фольклор: что-то про кота, который воспользовался беспомощным состоянием переобутого в тапочки доктора на вызове и бессовестно напрудил ему в туфли, оставленные у порога.)

– Нан тэ фуюкайна кото дэсё! (Какая неприятность!)

– Гомоттомо дэс. (Вы правы.)

– Ватащи ва, аната ва оча но таме ни шётаи суру кото ва декимасу ка? (Могу ли я пригласить вас на чашечку чая?)

– Аната ва тотемо шинсетцу. Аригато! (Вы очень любезны. Спасибо!)

Ну это был пересказ общего смысла нашей беседы. Сухой, так сказать, остаток. Зачем вам подробности, правда?

* * *

Рядовой вызов на температуру. Ребенку четыре года. 39,5. Бледный, вялый. Одышка. Кашель с мокротой, в легких разнокалиберные хрипы и отчетливо определяется при прослушивании и при простукивании граница «молчания». На вдохе слегка втягиваются межреберные промежутки. С высокой вероятностью – пневмония. Госпитализация без вариантов. Причем надо спешить. У маленьких детей патологические процессы разворачиваются со скоростью лесного пожара. Заплохеть может в течение нескольких минут.

– Собирайтесь, поедем в больницу. Ребенка нужно обследовать и лечить в стационаре.

– Нет. Мы никуда не поедем.

– Почему?

– Сделайте ему укол от высокой температуры и достаточно.

– Недостаточно! У него воспаление легких, уже есть признаки дыхательной недостаточности, нужны антибиотики, бронхолитики, нужно капать, нужен кислород, нужен контроль рентгеном. Нужна интенсивная терапия в специальной палате, под монитором и постоянным присутствием врача.

– Нет.

– Что значит нет?!

– Господь поможет! Мы будем молиться. Все в месте.

– …?!

– Мы – баптисты. Нам Господь запрещает…

– Что запрещает?! Лечить детей??

– Апостол Иаков пишет: «Болен ли кто из вас? Пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне, и молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему».

– Вы знаете, если бы это касалось вас, взрослых, – проблем нет. Пишите отказ от госпитализации и лечитесь как вам хочется. Но когда касается ребенка, тут иные правила. У него состояние, угрожающее жизни, и я его должен доставить в стационар.

– Нет. Господь исцелит. Молитва поможет.

Наверное я поступаю в таких ситуациях неправильно. Законы, подзаконные акты, свобода вероисповедания, конституционные права и прочее. Это все понятно и должно быть. Но есть ситуации, когда надо действовать быстро и по оптимальному алгоритму. На кону – жизнь. В данном случае жизнь ребенка. Ну не должны дети платить жизнью за идиотизм взрослых. Наверное, на моем лице возникло легко читаемое предсказание судьбы присутствующих. Мамаша изобразила желание взять ребенка на руки, бородатое лицо папаши выражало глубокое сомнение в Божьей помощи в случае силового решения вопроса. Еще несколько детей тянули шейки в дверном проеме, стараясь разглядеть нового человека. Сдерживая рычание, чтобы не напугать детей, четко и размеренно говорю:

– Мамаша, собирайтесь. Едем. С вами или без вас. Три минуты на сборы. Попробуете остановить – вызову милицию и обвиню вас в попытке детоубийства. Все равно уйду с ребенком. Время пошло.

Подтягиваю к себе телефон и звоню Старшему врачу. Во-первых, экстренная госпитализация, во-вторых, конфликтная ситуация. Богомольцы мечутся вокруг, голосят, но инициатива уже потеряна. К ребенку я их подпускать не собираюсь. Заворачиваю его в одеялко, тот лежит тихо как мышка, и, как ледокол, иду на выход. Папаша, поняв, что по другому не будет, подхватывает мой чемодан и семенит следом. Довезли. Передал в детское пульмонологическое отделение. Написал пространное объяснение своих действий в карте вызова. Была жалоба, но без последствий. Ребенок, после стационарного лечения вернется в эту семью. Разумеется. И что? Ждем следующего номера на рулетке? Повезет – не повезет? Вывезет – не вывезет?

* * *

Забирал с поезда пассажира. Открытый перелом большеберцовой кости в нижней трети. Сломал не в поезде. Это его так друзья переправляли в город. По дороге в больницу рассказал историю. Охотник-промысловик. Сибирская тайга. Шел по своему участку. Шуганулся от рыси. Не прыгнула, но заорала так, что шапка приподнялась. Видать нора с котятами была близко. Неудачно встал на старый поваленный ствол. Нога соскользнула по коре, да по мху и влетела в расщеп. В падении своим весом сломал ногу. Когда первая волна боли откатилась, остановил кровотечение, глотнул из заветной фляжки, выстрогал шину и пополз. Полз трое суток. Подобрали местные, принесли в деревню. А у него уже температура, рана воспалилась. В деревне был свой человек для таких ситуаций. Не врач, не шаман, не знахарь, но в травах разбирался, костоправ был добрый и много чего знал и умел.

Дальше будет жуть – предупреждаю!

Дал он ему стакан самогона, настоянного на красной вербе, привязал мужика к лавке, положил под поясницу полешко с двумя сучками, что уперлись куда-то в хребет. «Сначала было больно и неудобно, потом привык и боль в ноге знатно притупилась. Потом поплыл от самогона. Он пока мне все тряпки да бинты с раны срезал. Сует мне в зубы чурбашку и велит закусить. Я и взял ее в зубы. Тут он открывает банку с медом и льет мне прямо в рану. Засвербело так, что искры из глаз посыпались. А он отошел к двери, свистнул. Прибежали две лайки, большие, молодые. Он подвел их ко мне и носом в мед ткнул. Они и давай наперегонки лакомство вылизывать, да по живому-то мясу! Я толком и заорать не мог, сомлел. Очнулся, а он уже ногу бинтует. Косточки-то сложил пока я в отключке был. Лубок мне сладил – загляденье. На другой день уже в нужник сам поскакал. А в город еду, потому что фершал наш задрался. Потому что я к нему-то не пошел. «Езжай, мол, в город. К нормальным докторам. Ну как этот мракобес тебе чо не так сделал. Пусть на рентгене посмотрят!» Дык я чо думаю – пусть и посмотрят! Как у нас лечить дядька старый могет. Правда? А мракобесу я отсють гостинцев и подарочек привезу».