— Будьте осторожны, — предупредила его Молли. — Амариллис еще называют белладонной, а белладонна ядовита.

Чувство легкости, которое Молли испытывала в начале вечера, бесследно испарилось. Теперь она ощущала, что сам воздух в ее доме отравлен. Кел Уайтхолл и Питер Блэк пришли не за тем, чтобы обсуждать вопросы ХМО. Это было ясно с самого начала. У них была своя программа на этот вечер. Вот почему так нервничала Дженна, догадалась Молли. Именно ее подруга устроила эту встречу.

Молли захотелось сказать Дженне, что все в порядке. Она понимала, что Кела не остановить и если он решил прийти, Дженна бы ни за что не сумела ему помешать.

Причина этого визита быстро стала ей ясна. Кел первым заговорил об этом:

— Молли, вчера эта репортерша Фрэн Симмонс заходила в кафетерий клиники и задавала вопросы. Это ты ей предложила туда отправиться?

— Нет, я не знала, что Фрэн туда пойдет, — ответила Молли, пожав плечами, — но не возражаю.

— Молли, прошу тебя, — проговорила Дженна. — Неужели ты не понимаешь, что с собой делаешь?

— Я все понимаю, Джен, — спокойно, но твердо сказала Молли.

Кел резко поставил стакан на стол, так что пролилось несколько капель.

Молли устояла перед порывом немедленно вытереть их, перед импульсивным желанием сделать что угодно, только бы прекратить этот кошмар. Вместо этого она посмотрела на мужчин, бывших когда-то партнерами ее мужа.

Кел заметил лужицу на столе. Он вскочил, пробормотав:

— Я принесу бумажное полотенце.

В кухне он огляделся, нашел рулон бумажных полотенец. Возвращаясь назад, Кел остановился, заметив запись на настенном календаре. Он внимательно прочитал ее.

Щеки Питера Блэка пылали. Определенно, это был не первый его стакан за вечер.

— Молли, ты же знаешь, что мы обсуждаем приобретение нескольких менее крупных ХМО. Если ты будешь настаивать на том, чтобы программа вышла в эфир, ты не могла бы по крайней мере попросить Фрэн Симмонс попридержать лошадей до завершения сделки?

Так вот из-за чего весь сыр-бор, поняла Молли. Они боятся, что если она вскроет старые раны, то инфекция перекинется и на них.

— Разумеется, нам нечего скрывать, — подчеркнул Питер. — Но разговоры, пересуды, сплетни свели на нет немало деловых соглашений.

Блэк пил чистое шотландское виски, и Молли наблюдала, как быстро он опустошает свой стакан. Она вспомнила, что он и раньше любил выпить. Значит, ничего не изменилось.

— И прошу тебя, Молли, не ищи Анна-Марию Скалли, — взмолилась Дженна. — Если она узнает о будущей телепрограмме, то может выложить все какой-нибудь скандальной газетенке.

Молли сидела и молчала, разглядывая всех троих, чувствуя, как возвращаются к ней прежние страхи и сомнения, как они кипят под внешней безмятежностью, которую ей удавалось сохранить в течение всего вечера.

— Я полагаю, что суть дела изложена. — Филип Мэтьюз нарушил неловкое молчание. — Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Вскоре Питер, Дженна и Кел ушли. Филип дождался, пока за ними закроется дверь, и спросил:

— Молли, может быть, отложим ужин? Я отправлюсь восвояси и не буду вам мешать.

Еле сдерживая слезы, Молли кивнула, а потом все же сумела произнести:

— Не согласитесь ли вы принять приглашение на другой день?

— С удовольствием.

Молли приготовила петуха в вине по французскому рецепту и коричневый рис. После ухода Филипа она накрыла блюда и отправила их в холодильник, потом проверила замки на всех дверях и пошла в кабинет. Этим вечером, вероятно, из-за Кела и Питера, ей показалось, как что-то забрезжило в памяти, пытаясь прорваться наружу.

Что же это было? Воспоминания, старые страхи, способные затянуть еще глубже в депрессию? Или она найдет ответы, сумеет выбраться из темноты, грозящей поглотить ее? Чтобы узнать, ей придется подождать.

Молли не стала зажигать свет, клубочком свернулась на диване. Что бы сказали Кел, Питер и Филип Мэтьюз, если бы узнали, что завтра в восемь вечера она намерена встретиться с Анна-Марией Скалли в придорожном ресторанчике Роуэйтона?

Ничто не сравнится с ранним утром на Манхэттене, решила Фрэн, открывая дверь в половине восьмого утра и подбирая ожидавший ее толстый воскресный выпуск «Таймс». Она сделала себе сок, сварила кофе, взяла горячую булочку, устроилась в большом кресле, положила ноги на оттоманку и взяла первую тетрадь газеты. Через несколько минут она отложила ее в сторону, сообразив, что не понимает ничего из прочитанного.

— Я переживаю, — вслух произнесла Фрэн, потом напомнила себе, что разговаривать с собой — это дурная привычка.

Она плохо спала ночь и не сомневалась, что ее тревога связана со словами Молли о том, что у нее могут оказаться интересные новости. Что это за интересные новости?

Если Молли ведет собственное расследование, она может с этим не справиться, подумала Фрэн. Отбросив в сторону газету, она встала, налила себе вторую чашку кофе и вернулась в кресло, чтобы продолжить чтение стенограммы судебного процесса над Молли.

В течение следующего часа она читала свидетельские показания полицейских, первыми прибывших на место происшествия, судебного эксперта, а также Питера Блэка и супругов Уайтхолл, которые описывали их последнюю встречу с Гэри Лэшем.

По записям Фрэн поняла, насколько трудно было добиться от Дженны негативных показаний в адрес Молли.

"Обвинитель: Вы говорили с обвиняемой в течение той недели перед смертью ее мужа, когда она жила в доме на мысе Код?

Дженна: Да, говорила.

Обвинитель: Как бы вы охарактеризовали ее эмоциональное состояние?

Дженна: Она была очень расстроена.

Обвинитель: Она сердилась на своего мужа, миссис Уайтхолл?

Дженна: Она была расстроена.

Обвинитель: Вы не ответили на вопрос. Была ли Молли Карпентер Лэш сердита на своего мужа?

Дженна: Не могли бы вы повторить вопрос?

Обвинитель: Разумеется. Ваша честь, не могли бы вы попросить свидетельницу прямо ответить на вопрос?

Судья: Свидетельница, отвечайте прямо на поставленный вопрос.

Обвинитель: Миссис Уайтхолл, когда вы говорили по телефону с Молли Карпентер Лэш за неделю до смерти ее мужа, сердилась ли она на него?

Дженна: Да.

Обвинитель: Вам известно, почему Молли Карпентер Лэш была сердита на своего мужа?

Дженна: Нет, я узнала об этом не сразу. Я спрашивала, но Молли не хотела ничего говорить. Она рассказала в воскресенье, восьмого апреля, во второй половине дня".