– И что сие означает? – Думать самому мне не хотелось. Совсем. Как, впрочем, и всегда после достаточно интенсивной работы за клавиатурой: эмоциональное истощение, усталость мозга по Павлову, все дела…

– Что именно означает, мы не знаем, – пожал плечами контрразведчик. – Пока не знаем, – все же счел нужным обнадежить он. – Зато знаем кое-что другое, как я понимаю, ничуть не менее важное. А может, даже и более!

– Да? – глуповато переспросил я, жалея, что Анатолий Петрович выпроводил из номера Колю: вот бы парень порадовался. Правда, пока не ясно, чему именно. – И что?

– Только что пришел ответ на мой запрос. Наш самолет ДРЛО засек сигнал радиомаяка группы капитана Векторова! – Заметив, что я ничего не понял, полковник с готовностью пояснил: – Помните, по дороге сюда я спросил Колю, договаривались ли с группой капитана о связи? Дурной, конечно, вопрос был – можно подумать, я сам не знал, что обычный радиосигнал не пробьется через многометровый каменный массив! Но так уж, видать, на меня ваше вчерашнее свеженаписанное пророчество подействовало. Так вот, у капитана был с собой маячок, сигнал которого можно засечь даже из-под земли при помощи очень мощного приемника. Собственно, у вас в тексте он тоже упоминается. Несколько часов назад и Москва, и Киев дали «добро» на пролет подобного самолета над городом. Он вылетел с базы флота в Севастополе и…

– ДРЛО – это что такое? – перебил я контрразведчика, припомнив виденный с балкона «горбатый» самолет над морем. – Радиоразведка?

– Ну да, – нетерпеливо кивнул раздосадованный, что его перебили, полковник, – точнее, «дальнее радиолокационное обнаружение». Видели, наверное, у них такие здоровые тарелки РЛС над фюзеляжем?

– Ага, ясно. И что? К чему такие сложности, если их можно было по маркерам найти?

– Да к тому, что нам больше не нужны никакие японские роботы или идущие по химическим маркерам поисковые группы! Мы, как говаривал классик, «пойдем иным путем». – Расстелив передо мной подробную карту города (я, наивный, и не знал, что подобные существуют! Наверняка секретная какая-нибудь: масштаб всего сто метров. Себе, что ли, такую выклянчить?), он торжествующе ткнул в нее пальцем: – Видите?

Несколько секунд я честно вглядывался в хитросплетение городских – вернее, как раз загородных, идущих над самым морем, – улиц и переулков в районе, куда указывал полковничий перст, затем вполне искренне пожал плечами:

– Ну и что? Вроде там во времена социалистического реализма воинская часть какая-то была или что-то наподобие. Погранзастава, что ли? Помнится, мачты какие-то прямо на вершине мыса стояли.

– А, ну да, – чуть смутился Анатолий Петрович, – вам-то откуда знать. Хоть ваш уважаемый отец и отдал четверть века непобедимой и легендарной, к нашей-то системе он никакого отношения не имел. Ладно, сейчас объясню. Там не какая-то воинская часть была, а спецобъект КГБ СССР «Голос-2». Впрочем, вы тоже правы: для всех остальных именно погранзастава. Локаторы, прожектора, скорострельные пушки, гарнизон погранвойск… Только кому в те годы погранцы подчинялись, вы ж помните?

– Угу, вам, кому ж еще? – Я решил не вдаваться в подробности и несовпадающие аббревиатуры часто переименовываемой в те лихие годы конторы и честно дослушать до конца.

– Вот именно. А находился там, дорогой мой Виталий Игоревич (услышав сей пассаж, я лишь многозначительно хмыкнул про себя – ой, грядет что-то, пятой точкой организма чую!), мощный комплекс радиоэлектронной борьбы, суть подавления любых вражеских радиопереговоров и прочих электронных систем – наведения, связи и прочего. Слышали, наверное? Это, так сказать, в военное время. А в мирное… Ну, догадались?

– Я «Радио Свободы» и прочие Би-би-си только во время путча в девяносто первом и слушал. А больше – ни-ни! Никогда! Что и требую занести в протокол как добровольное признание, смягчающее вину перед Родиной. Или я уже пользуюсь всеми льготами штатного сотрудника?

– Вы неисправимы, честное слово! – Сказать, что контрразведчик улыбается, я бы, пожалуй, не рискнул – он именно что лыбился. – Все равно ж догадались!

– Ну ясное дело. «Глушилки» там стояли, забугорные «голоса» давили – и правильно, между прочим, делали! А комплекс РЭБ… ну, тоже понятно. Меня, помнится, еще военрук в школе пужал количеством боеголовок, на родной город нацеленных. И ведь не врал наверняка, хоть мы, ущербные дети перестройки, хрен ему тогда верили!

– Не врал, – грустно согласился полковник, – только давайте мы сожаления о почившей империи на потом оставим, ладно? Вот напьемся, когда все закончится, и начнем песни орать – «Я в весеннем лесу…» и тому подобное… Так вот, объект, конечно, не только РЭБ или глушением «голосов» занимался, но и прослушкой радиопереговоров, но суть-то не в этом. А в том, что глушил он не только империалистов, но, так уж получается, и нашу с вами инопланетную хреновину! Вот ведь как выходит.

– Постойте… – Я честно наморщил лоб, пытаясь перемножить меж собой классические дважды два. Получались, увы, не менее классическое «пять». – Если она туда попала в начале века и ход к ней прорубили примерно тогда же, а этот ваш объект построили годах в… ну пусть даже в шестидесятых, то… Все равно остается более полувека, в течение которого она должна была, гм, передавать, а? Сводить, так сказать, с ума, заставляя делать всякие-разные братоубийственные глупости. Да и закрыли его, как я понимаю, не вчера – небось в девяносто первом – девяносто втором, верно?

– Не-а, не верно. Дело тут вот в чем: комплекс – в который, кстати, входил не только сам по себе этот объект, но и целая сеть мачт-ретрансляторов по всему городу – построили, конечно, уже после войны, правда, не в шестидесятых, как вы с натяжкой предположили, а еще в середине пятидесятых. – Анатолий Петрович ухмыльнулся. – Вот о чем вы наверняка не знаете, так это о том, что еще в тридцатых СССР глушил передачи королевской Румынии! Тогда этим ОГПУ ведало – как, собственно, и всеми погранвойсками.

– Отсюда?!

– Ага, в том числе и отсюда. Я только что связывался с нашим центральным архивом, они подтвердили. Именно на территории этой заставы и был установлен примитивнейший по нынешним временам коротковолновый генератор помех – это сейчас до Румынии через всю область ехать, а тогда до буржуазной Бессарабии ведь считаные километры были! Так что наш с вами «период икс» уже сократился почти до двадцати с небольшим лет.

– А после ликвидации объекта? С начала девяностых тоже ведь немало времени прошло.

– Ну, во-первых, не с девяностых, а с восемьдесят восьмого, когда на улице наших диссидентов и прочих демократов случился большой праздник в виде подписанного в Женеве соглашения о прекращении подавления западных радиостанций, а во-вторых… с чего вы, собственно, взяли, что объект ликвидирован? Уверяю вас, никто и ничего там не ликвидировал.

– Серьезно?

– Ну да. Нет, сеть периферийных антенн-ретрансляторов, конечно, из города убрали или сдали в аренду местным коммерческим FM-радиостанциям, но сами-то генераторы помех вкупе с системами радиоразведки никуда, к счастью, не делись. Частично законсервированные, частично продолжающие исправно прослушивать эфир, за что низкий поклон нашим коллегам из СБУ – все-таки сохранили, не дали ни разломать, ни растащить, ни на металл сдать. Ну, по крайней мере, так оно было еще лет пять назад – до того, как украинские погранвойска вывели из подчинения госбезопасности. Может, потому и не активничала эта штуковина все эти годы, кто ж ее знает? Станция-то работала, пусть и не в режиме жесткого подавления, и на совсем иных частотах.