– Какой у вас... Какие у вас, – блеяла Семенова, цепляясь глазами за все составляющие хилой следовательской внешности и не находя ровным счетом ничего, что можно было бы похвалить. Конечно, уже через секунду нахалка выкрутилась: – Какая у вас профессия важная и интересная!

– Собственно говоря, да... И вы знаете, такие дела в производстве иногда бывают... Я мог бы рассказать...

Под воркование раздувшегося от важности индюка-следователя я юркнула под стол, покрытый свисающей до пола темно-зеленой скатертью.

С журналистской пираньи станется в разгар словесного петинга сбегать в закуток для официантов и с торжествующим кличем извлечь меня на свет божий.

Такого удовольствия деточке я не доставлю. Даже если для этого придется действовать ее же методами...

Под столом оказалось темно и душно. Через пару секунд из глаз полились слезы: наверное, при стирке скатерти использовался порошок или кондиционер, на которые у меня аллергия.

Можно сказать, что я невольно оплакала Танечку. В тот момент, когда следователю позвонили, и динамик его телефона протрещал: «Комарова скончалась не приходя в сознание», я ревела в три ручья.

– Умерла? – холодно поинтересовалась Семенова. После едва слышного щелчка в ресторане запахло сигаретным дымом. Давайте-давайте, травите себя, без вас мир будет чище! – Вы думаете, это убийство?

– Ну что вы! – оживился Косяков-Перекосин. – Откуда в молодой девушке столько пессимизма?

Оптимист, твою мать-перемать!

Почему при приеме на работу следователи не проходят тест хотя бы на минимальное содержание айкью и человечности!

* * *

В 14.05 Наталия Писаренко ушла рисовать в парк. В 14.10 разговаривала с Михаилом Паниным. В 14.40 вернулась к себе в номер, где ее ждал Владимир Симонов.

С 14.00 Владимир Симонов делал вид, что гуляет по коридору второго этажа.

Михаил Панин в 14.20 отправился в свою комнату, откуда до происшествия с горничной не выходил.

В 13.55 Марина Вершинина и Андрей Соколов закрылись в номере.

С 14.00 Стас Дремин фотографировал Олесю и Антона.

С 14.00 до 14.30 Кирилл Алексеевич выгуливал возле пруда тетушку Алену. В 14.05 к ним присоединился Гарик Левицкий.

Я слушала бойкое тарахтение журналистки и никак не могла понять, как одна-единственная дамочка смогла так ловко отследить перемещения всех гостей замка. Даже если предположить, что Юля глаз не спускала с обладателя стопки трусов и немереного литературного таланта, и потому проявляла особую бдительность, все равно не понятно, откуда столько суперценных сведений относительно других людей. Или у нее был сеанс связи с глобальной информационной системой «Эшелон»?

Пусть про мое времяпрепровождение она все рассказала верно, но... Я все равно не верю, что в такие короткие сроки можно собрать полную достоверную информацию.

Девчонка, якобы открывая все карты, наверное, кого-то выгораживает. Кого-то или себя?

Поговори с ней об этом, Косяков-Перекосин, Прыщов-Перебухалин! Спроси, где она шлялась без десяти три, не в районе ли верхней площадки мраморной лестницы, обитой алым ковровым покрытием? Лестницы, которая намного раньше времени привела молодую девушку Таню прямо к Господу Богу...

– Вы такая внимательная, Юленька! Большое спасибо за помощь! А что вы делаете сегодня вечером? Если свободны, то я с радостью показал бы вам Озерск. А потом мы могли бы поужинать. Мне есть что рассказать. Такие, знаете ли преступники попадаются забавные...

Да уж, а следователи бывают – обхохочешься!

Никогда моя ненависть к этому отродью не пройдет, никогда!

– Знаете, Юленька, пожалуй, больше я уже ни с кем общаться не буду. Вы так исчерпывающе мне все рассказали. Гости занимались своими делами. Персонала ведь вблизи лестницы также не наблюдалось, да? Я так сразу и понял – несчастный случай. Никто не застрахован. Хорошо, что это произошло не с вами, будьте внимательны и осторожны!

А я бы лично с удовольствием застраховалась от встречи с такими субъектами. Любых денег ради такого не жалко!

Нет, никогда не позволю себе стать жертвой преступления. Попадет дело к такому дуболому, дабл-перекошенному – пиши пропало, никакой справедливости возмездия и неотвратимости наказания...

Звук отодвигаемых стульев; плюх-плюх, шаги следователя; цок-цок, и, наверное, походкой от бедра плывет Семенова.

Вот и весь шпионаж.

Вот и все расследование.

Завтра следователь наскоро сварганит какую-нибудь бумажонку, напрочь отрицающую возможность возбуждения уголовного дела по факту гибели Татьяны Комаровой. И никто не понесет никакой ответственности за содеянное.

«Впрочем, безвыходных ситуаций не бывает, – рассуждала я, промокая скатертью льющиеся из глаз слезы. От этого они текли еще больше, но надо же мне было куда-то приложить кипучую энергию. – И даже теперь у меня остается много вариантов возможных действий. Во-первых, я могу пожаловаться начальнику Косякова-Перекосина. А вдруг он окажется не Взяткиным-Наливайкиным, а вполне вменяемым человеком. Во-вторых, я могу обратиться к Панину. Думаю, у него тут все схвачено – менты, следаки и все такое. По-крайней мере, если бы я начинала бизнес в регионе (а в провинции особенно четко соблюдается закономерность „не подмажешь – не поедешь“), то уж позаботилась бы о „разогреве“ нужных людей. Третий – самый не результативный, но по-своему приятный комплекс мероприятий – поплакаться в жилетку Вовчику и попросить банально набить прыщавую рожу. Я смутно представляю, что такое „пауэрлифтинг“, но Вован – парень крепкий, от хлипкого следователя мокрое место оставит. А если Вовку еще и проконсультировать, как именно лупасить, чтобы даже легкие телесные повреждения не могли вменить...»

– Ужинать будут, не говорили?

– Не отменяли же.

– Так что, сервировать уже?

– Давай начнем. Им-то что – большинство из них Таню даже не знало. Будут они от ужина отказываться, как же!

Две пары женских туфелек – черная и коричневая, обе на невысоких каблучках – деловито засновали туда-сюда, зазвенели приборы, бокалы, тарелки.

– Не могу... У тебя платок носовой есть?

– Нет, а ты салфеток возьми одноразовых, вон там коробочка стоит. Сама в них плачу.

– Ага, спасибо. Ужас какой, да? А семья у Тани была?

– Мать. А еще, вроде, парень у нее имелся. Но она так про него толком и не рассказала ничего. Все говорила – сглазить боится, хороший мальчик очень, и красивый, и намерения у него самые серьезные.

– Теперь Тане уже все его намерения без надобности. Как нелепо... Слушай, но все-таки это и очень странно. Там такие перила высоченные! Как можно было вниз сорваться?

– И не говори. Тоже об этом думаю. Если только...