— Чему мы обязаны такой честью? — спросил я. — Неужто Бэбифейс не оплатил свой абонемент на подписку?

Крези Дог навострил уши, я тоже.

— Всё чистая случайность, — сказал Юнг. — Ваш друг косит газон у моих родителей, а я как раз делаю репортаж о социальных меньшинствах.

— Я не меньшинство, — возразил Бэбифейс и указал большим пальцем на меня: — Вот их гораздо меньше! Я совершенно нормальный навахо из Спящих гор Юты, нас тысячи.

— Мистер Бэбифейс! — сказал Юнг. — Это как раз та история, которая была мне нужна: вы приехали в Виннипег из Юты, познакомились с одним поляком и взяли его к себе в дом! Ничего себе!

— Почему это с одним поляком? — прогремел в палисаднике голос Джимми. — А меня куда дели? Я ведь тоже здесь!

Мой дядя поднимался к нам, еле передвигая ноги, — как всегда, тяжело нагруженный: сумка с продуктами, рюкзак за спиной и радио под мышкой. Он зашвырнул рюкзак в угол, скинул с плеча сумку, достал термос, уселся на лавку и стал пить свой переслащённый холодный грог.

— Джимми! Позволь тебе представить, — сказал Бэбифейс. — Мистер репортёр! «Трибуна Виннипега»!

— Очень приятно! — сказал мой дядя. — Джимми Коронко. Импорт-экспорт. Давайте, я попробую отгадать: вы интервьюируете успешных предпринимателей!

— Очень может быть! — сказал Юнг. — Собственно говоря, я здесь ради мистера Бэбифейса.

— Лучше напишите про моего племянника! — сказал Джимми. — По крайней мере, у него дедушка — герой войны!

— Правильно! — поддержал Бэбифейс. — Настоящий немецкий поляк!

Я сказал:

— Не-е. Я канадец, родом из Червонки в Вармии и Мазурах. Мой дед был немец из Кёнигсберга.

— Обо всём этом вы должны рассказать мне подробнее, — оживился Юнг. — С чего начнём?

— Мистер репортёр! Прежде чем приступить к интервью, — вмешался Джимми, — ты должен сделать несколько снимков для твоей газеты.

Дэвид Юнг достал из сумки фотоаппарат и диктофон и нажал на кнопку записи.

— И что, это правда попадёт в газету? — спросил Бэбифейс.

— Посмотрим, всё зависит от того, что вы мне тут наговорите! — сказал Юнг.

Он фотографировал и забрасывал меня вопросами, на которые я отвечал как из пулемёта Прежде чем дойти до истории с пропиливанием польской границы, я долго распространялся о предыдущем, начав издалека — с того места, когда мой дедушка в 1922 году, едва появившись на свет, плюхнулся в унитаз в Кёнигсберге.

— Интересно! — сказал Юнг. — Но не более того! Для меня важно иметь нечто более осязаемое! Документы и тому подобное!

— Кажется, он воевал даже в Африке! — добавил я.

— Как?! — удивился Джимми. — Этот ефрейтор? Этот военный преступник? Вначале он всех нас убивает почём зря, а потом отправляется в Кению на сафари?

— Я сообщу вам, как будет складываться дело! — пообещал Юнг. — Может быть, материал и удастся напечатать.

После того как репортёр уехал, мы ещё целый час спорили между собой о том, какую пользу можно извлечь из публикации в газете, при этом Бэбифейс всё время упирал на то, что разговор надо продолжить на природе, на берегу озера Виннипег, где мысли формулируются гораздо лучше.

— Но попробуйте мне устроить какую-нибудь глупость! — сказал Джимми. — Я снял на выходные у моего шефа рыбацкую хижину. Если вы мне её подожжете, он свернёт мне шею!

Мой дядя, гордый тем, что у него есть машина, первым делом поехал с нами в супермаркет, чтобы закупить для поездки на озеро пиво и котлеты для гриля. Заплатить за покупки он хотел лично.

— Расплачиваюсь я, — сказал он у кассы. — Бедноте надо помогать!

— Всё, отныне я снимаю тебя с довольствия и вычёркиваю твои карманные деньги! — заявил я.

— Тогда поставь на довольствие меня! — сказал Бэбифейс.

Джимми улыбнулся кассирше и сказал:

— Мой племянничек страдает потерей памяти. Он забыл даже о том, что я примерно миллион злотых вложил в его образование. А школа так вообще просто выпала из памяти!

Рыбацкая хижина оказалась настоящей виллой - люкс: это был старый, проржавевший домик на колёсах. Разъярённому медведю-гризли ничего не стоило бы расплющить эту жестяную банку, она не устояла бы против него и нескольких минут.

Гриль-пати на природе была торжественно открыта шипением пивных банок.

Дядя Джимми так долго держал мясо на гриле, что из котлет получились брикеты, о которые можно было обломать зубы. Мало того — от обугленной пищи рты у всех почернели.

Бэбифейсу сгоревшие котлеты очень понравились. Он хвалил своего друга как опытного траппера и следопыта, который смог бы выжить на природе в самых жестоких условиях:

— Мясо должно быть твердокаменным, чтобы подольше оставалось в желудке и чтобы не чувствовать голода!

Вечером по дороге на Виннипег каждые двадцать минут проезжала какая-нибудь машина, и свет фар скользил прямо по нашим головам. Нет, эту часть дикой природы гризли будут обходить далеко стороной, в этом можно было не сомневаться. Мы сидели, сонные от тяжёлой еды, на толстом бревне, Джимми и я обрабатывали банки «Уайлд кэт» и бросали окурки в костёр. Мы помалкивали. Про газетную статью и моего немецкого дедушку мы и думать забыли. И только заслышав на лесной дороге рёв спортивной машины Чака, мы снова очнулись.

Чак привёз с собой двух девушек. Он представил их нам как Тину и Мону. Они были не старше двадцати и приехали из Германии.

Джимми тихо сказал:

— Типи-мини! Если они не шлюхи, то я готов сожрать веник!

— Будь полюбезнее! — сказал Чак. — У тебя иногда получается. Например, сегодня твоё утреннее морзе-послание было очень хорошим. Описание дороги оказалось точным!

— Но там ни слова не говорилось о девушках лёгкого поведения!

— Всё ясно, Джимми! — сказал я по-польски. — Шлюхи в дорожных ботинках и норвежских пуловерах!

Потом я спросил Чака:

— И где ты их только подцепил?

— В моей мастерской, — сказал он. — Классика: поршневые кольца износились, двигатель масло жрёт! Думаю, до понедельника я управлюсь, тут никаких проблем! После этого Тина и Мона продолжат своё отпускное путешествие.

— Ах вот как обстоят дела! — сказал Бэбифейс. — Так это твои клиентки!

Девушки проголодались. Дядя Джимми заставил меня перевести, что он сейчас же подаст им лучшие котлеты во всей Манитобе. Ещё он сказал:

— Расскажи им про Вермахт и твоего дедушку! Всё-таки их земляк! Они наверняка его знают!

— Ты разве не слышал? Они хорошо говорят по-английски! — сказал я. — Куда я полезу с моими жалкими крохами немецкого! И оставь, наконец, моего дедушку в покое!

Я пригляделся к Тине и Моне получше. Они мне не понравились. Где тонкие скулы Агнес? Где её светлые волосы? И ещё: они были в брюках, тем более в джинсах, чего я совсем не любил, — я хотел, чтобы были юбки, безумные юбки с красными маками, и чулки!