Остановившись у газетной витрины, Пафнутьев пробежал взглядом по заголовкам, отдавая предпочтение четвертым полосам газет – нет ли чего про неопознанные летающие объекты? Он чувствовал к ним какую-то неодолимую тягу, как и к откровениям экстрасенсов, астрологов – эти ребята тоже тревожили его следовательскую душу своими непредсказуемыми способностями в области сыска. Он видел в них коллег, испытывая некую ревность – слишком легко и просто им открывалось то, чего он должен был добиваться неустанными усилиями, работой долгой, изнурительной. Что же касается политических страстей, экономических бурь, социальных потрясений, то все это не интересовало Пафнутьева – по простоте душевной он уклонялся от всего, во что не мог вмешаться.

Но в этот день его внимание привлекли не столько астрологические прогнозы на год черной обезьяны, сколько прекрасные кожаные туфли, о которых он и сам мечтал не один год. Человек в туфлях стоял по ту сторону газетной витрины, Пафнутьева видеть не мог и потому следователь рассматривал туфли подробно, с явной заинтересованностью. Желтая кожа, мягкая выделка, литые пряжки из красноватой меди – все выдавало нездешнюю добротность. Не поговори час назад с Халандовским о желании одеться пристойно, Пафнутьев, вполне возможно, и не увидел бы этих туфель, а так они стали как бы продолжением разговора.

И было еще одно обстоятельство – Пафнутьев сегодня уже видел эти туфли. Не так уж часто мы встречаем хорошие вещи, чтобы тут же о них забыть, они врезаются в воображение, истязая напоминанием о скромности наших возможностей.

Так вот – Пафнутьев на эти туфли сегодня уже бросал взгляд тоскливый и жаждущий. И сейчас, время от времени поглядывая на переминающиеся по ту сторону витрины туфли, он пытался вспомнить – где?

Утро… Место происшествия… Перекресток, переулок, эксперт Худолей, оперативники, прохожие… Нет, отпадает. Идем дальше… Анцыферов? Отпадает. У него туфли не хуже, но черные, в тон костюму. И потом, Анцыферов строже, он себя блюдет и не наденет на работу столь легкомысленную обувь. Дальше – милиция. Приемная Колова, секретарша Зоя, в приемной посетители… Что-то там промелькнуло… Человек в углу с газетой… Нога за ногу, лица не видно, раскрытый газетный лист… Ждал приема? Но у Колова никого не было и Зоя вполне могла его впустить… А она не обращала на него внимания… Случайных людей в приемной начальника городской милиции не бывает… Но когда я выходил от Колова и приставал к Зое со своими вопросами… Мне ничто не мешало… Если бы в приемной сидел этот человек, я бы не решился спросить о письме… Значит, его уже не было. Куда же он делся? И какого черта дожидался? Ну, ладно, тут я могу ошибиться, поскольку в приемных больших начальников здравость мышления часто уступает место чему-то другому.

Идем дальше, Павел Николаевич… Прокуратура. Ты вернулся в свою родную контору. Общался с Худолеем, вручил ему бутылку водки в слабой надежде, что тот вовремя сделает снимки, и вообще отнесется к обязанностям более или менее пристойно… Как бы там ни было, водку ты вручил, чем осчастливил несчастного на целые сутки… Потом рванулся к Анцыферову, но передумал, по каким-то надобностям выскакивал в коридор… Стоп! Есть!

Пафнутьев с облегчением перевел дух и оглянулся – не слишком ли явно выдает свою радость. Ну, молодец ты, Павел Николаевич, ну, молоток!

В прокуратуре, как всегда, было полно народу – свидетели, жалобщики, доносчики, обвиняемые. В конце коридора сидел человек явно здесь чужой – это Пафнутьев понял сразу и еще отметил его роскошные туфли. Парень сидел с газетой, но не с развернутой во всю ширь, а в несколько раз сложенной. Он не связан с прокуратурой, это ясно, иначе не выглядел бы столь вызывающе. А он выглядел вызывающе.

Работа в прокуратуре дала Пафнутьеву одну странную способность – едва взглянув на человека, он сразу мог определить цель его прихода в эти сумрачные коридоры, мог сказать вызван этот человек в качестве свидетеля, подозреваемого, пострадавшего. По внешнему виду Пафнутьев легко узнавал алиментщиков, самозастройщиков, людей, у которых угнали машину, увели жену… Вряд ли он смог бы толково перечислить признаки, которые подсказывали ему тот или иной вывод, но ошибался редко, Итак, парень сидел, закинув ногу на ногу, откинувшись на спинку стула, поигрывая носком туфли – так в этом коридоре не сидят. В позе сквозила непричастность к здешним кабинетам и их служителям. Человек вызванный – уже зависим. Даже если его пригласили консультантом, экспертом, советником.

Так уж сложилось, что прокуратура в восприятии наших граждан являлась учреждением если и не зловещим в полном смысле слова, то весьма непредсказумемым.

А этот парень сидит, закинув ногу на ногу. Причем, газета ему явно надоела. Пафнутьев знал, как читают газету с интересом, как скучают с газетой, как с помощью газеты тянут время, как маскируются. Так вот, этот тип – маскировался. На нем был светло-серый костюм и голубая рубашка, – вспомнил Пафнутьев. Рубашка со свежим, жестковатым воротником. Запомнил он эту подробность, потому что сопоставил его воротник со своим – смятым и скомканным…

Напустив на лицо скуку, Пафнутьев, не отрывая взгляда от газет, медленно двинулся в конец витрин, намереваясь обогнуть их и зайти с другой стороны. Но обладатель желтых туфель, видимо, ожидал чего-то похожего и тут же двинулся в противоположную сторону. Ему казалось, наверное, что он выбрал удачную позицию – оставаться невидимым, находясь в шаге от объекта наблюдения. Действительно, едва Пафнутьев обошел витрину, парень нырнул за поворот.

Если допустить, что этот тип сидел в приемной Колова, подумал Пафнутьев озадаченно, если я уверен, что наткнулся на него в прокуратуре, если я вижу его сейчас в двух шагах, то просто вынужден сделать вывод прямой и очевидный – слежка. Но, судя по всему, парень в оперативном деле новичок. Настоящие оперы такие туфли не носят. Тем более на работу. Хорошие вещи ныне у кого угодно вызывают настороженность и желание немедленно ими возобладать. Для опера это не просто недосмотр, это грубая ошибка, в которую и поверить-то невозможно. Отсюда вывод… Туфли для него – вещь настолько естественная, что он даже не подозревает – выглядит вызывающе. И в прокуратуре вел себя глупо, стараясь подчеркнуть пренебрежение ко всем этим допросам, вопросам, запросам… И сидел в конце коридора, в небольшом тупичке. Обособлялся. Следовательно, ни в какой кабинет не стремился – люди обычно торчат у двери, за которую им необходимо попасть.

Это не опер – твердо решил Пафнутьев.

Кто же он?

Представитель противной стороны? Другими словами, убийцы приставили своего наблюдателя?

Но как тогда понимать его пребывание в приемной Колова? У того есть оперы, и неплохие, грамотные. Почему же он прибег к помощи этого пижона?

Пафнутьев озабоченно посмотрел на часы, дескать, пора. И, не оглядываясь, пошел прочь от газет. И подумал, поймал себя на опасливой мыслишке – пистолет остался в сейфе. Напрасно. Если сегодня все сойдет, на будущее надо иметь в виду.

* * *

Это был обычный пятиэтажный дом из серого силикатного кирпича. У подъездов сидели старушки, в стороне, на железных прутьях, крючьях, кольцах визжали дети, воображая себя не то космонавтами, не то обезьянами – и то, и другое приводило их в одинаковый восторг. Сваренные из толстой проволоки аттракционы, призванные украсить детство, похоже, вполне справлялись с поставленной задачей. В глубине двора за разросшейся зеленью, полувытоптанной, полуобломанной, виднелась покосившаяся беседка, которая вряд ли когда пустовала. Пафнутьев и сейчас мог поспорить, что зайдя в нее, увидит подвыпивших мужичков, перекидывающихся в картишки, в домино, в углу обязательно стоит замызганная сумка, а в ней несколько бутылок водки, которые мог купить каждый желающий за тройную, естественно, цену.