Лорд Харткорт резко повернулся.

— Позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. — Его слова были полны сарказма.

Затем он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, он слышал, как кричала Генриетта. Ее пронзительный голос был неприятен, и он понимал, что она еще долго после его ухода будет кричать и ругать всеми словами своего нынешнего любовника, кем бы он ни был.

Лорд Харткорт сел в машину и завел двигатель. Он в бешенстве рванул с места и, не разбирая дороги, помчался по пустынным улицам Парижа. Причиной охватившей его ярости была не Генриетта, а он сам, допустивший, чтобы его выставили таким дураком. Еще куда ни шло, думал он, если бы мужчина, с которым Генриетта изменяла ему, был молод и привлекателен, но стареющий любовник мог означать одно-единственное — ей хотелось больше денег, больше драгоценностей, ее жадная натура оказалась ненасытна. Он презирал себя за то, что позволил себе связаться с таким мелочным, жадным, полностью лишенным совести существом.

Когда лорд Харткорт вспомнил о еще не оплаченном чеке за изумрудное ожерелье, подаренное им Генриетте вчера вечером, его нога вдавила педаль газа в пол, и он понесся еще быстрее. Можно, конечно, отказаться платить, сказать ювелиру, что он не одобряет таких дорогих подарков и что ожерелье надо вернуть. Но он знал, что стиснет зубы и заплатит. Он сделал подарок своей любовнице, а раз это подарок — она может оставить его себе. Пусть она повесится на нем! Да, пусть у нее остаются ее драгоценности, но он даст указания своему поверенному немедленно выставить ее из дома.

Да, с горечью думал лорд Харткорт, не скоро он позволит какой-нибудь проститутке заловить его в свои сети. Теперь он понимал, что никогда не любил Генриетту, ему хотелось обладать ею только из-за того, что это было предметом зависти его приятелей. Она, конечно, привлекательна, это же ее оружие. Иногда она волновала его, но, к своему облегчению, он обнаружил, что никогда не испытывал к ней более сильного чувства. И теперь в его душе остались только досада и раздражение, что она одурачила его.

Когда лорд Харткорт подъезжал к центру, занимался рассвет. Внезапно он почувствовал, как устал. Гнев испарился, и единственным его желанием было добраться до кровати. Завтра у него будет много времени, чтобы придумать, как объяснить все своим друзьям.

«Ты порвал с Генриеттой? — будут спрашивать они. — Но что, что она натворила?»

В одном он был полностью уверен: он никогда не расскажет им правды. Может, это тщеславие, может, это ребячество, но он не вынесет, если они будут смеяться над ним.

Он уже доехал почти до самого дома, когда осознал, что вся машина заполнена восхитительным ароматом. Он, должно быть, так и не выпустил из рук цветы, которые купил для Генриетты.

Перед ним высились огромные фонтаны на площади Согласия. В свете утреннего солнца они переливались всеми цветами радуги, отражая первые золотые лучики, пробивавшиеся через затянувшие небо облака. Лорд Харткорт остановил машину. Взяв букет, он высунулся в окно и, перегнувшись через дверь, выбросил его в воду.

Цветы упали на середину фонтана, разметав веер брызг. Стягивавшая их веревка развязалась, и букет распался. Белые головки, окруженные зеленью листьев, были обращены в небо. Они казались очень хрупкими, и лорд Харткорт увидел, что некоторые цветы еще не распустились, что на них много слегка приоткрывшихся бутонов.

Опять ему напомнили о Гардении!

Лорд Харткорт вернулся в посольство поздно вечером в понедельник. Воскресенье он провел в старинном замке за городом.

Ему нравилась компания его приятелей-французов, но, обнаружив, что, кроме него, там есть еще англичане, он впал в крайнее раздражение. Он уже несколько раз встречался с леди Роугэмптон в Англии, но уж никак не ожидал встретить ее в Париже, и тем более в сопровождении дочери, впервые выезжающей в свет.

Лорду Харткорту хватило нескольких часов пребывания в замке, чтобы понять, что леди Роугэмптон видит в нем желанного зятя. Она была обворожительна, никто лучше леди Роугэмптон, считавшейся в былые времена первой красавицей, не знал, как очаровать мужчину, и на этот раз она прикладывала все усилия, чтобы прельстить лорда Харткорта, но не собой, а своей дочерью.

Девица Роугэмптон была скучна, застенчива и, во всей видимости, не настроена затруднять себя какими-либо действиями. Терпеливо перенеся ее общество во время нескольких застолий и ловко вытянутых из него прогулок по саду, лорд Харткорт обнаружил, что очень скучает по Парижу и по какому-нибудь веселому свободному местечку, где мало вероятности, чтобы появились мамаши с их дочками.

Поэтому в понедельник он уехал раньше, чем намеревался, извинившись и объяснив всем, что у него масса работы в посольстве. Но так как путешествие в Париж было долгим, а день жарким, вернулся он в дурном расположении духа.

Лорд Харткорт прошествовал в свои комнаты на третьем этаже здания посольства. Он знал, что все ожидают его не раньше завтрашнего дня, и понимал, что сидеть в Париже в такую жару, вместо того чтобы отдыхать за городом, — только зря терять время. Однако все лучше, чем терпеть ухищрения леди Роугэмптон.

Он швырнул на стул пыльник и подошел к столу, на котором лежала накопившаяся за эти дни почта.

Его апартаменты были очень удобными. Они представляли собой отдельную квартиру, которая имела как вход с главной лестницы, так и отдельный вход, ведущий на узкую лестницу, спускающуюся в сад. Ключ от этого входа был только у лорда Харткорта.

Секретарь, как всегда, разложил письма в три стопки. Слева лежали частные письма, поэтому они не были вскрыты, посередине — дипломатическая почта, тоже запечатанная, а справа лежали бумаги, переданные послом для дальнейшей обработки и просмотренные и подшитые секретарем.

Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, кто был автором большей части писем в левой стопке. Неровный почерк и вычурная монограмма никого не могли ввести в заблуждение. Эти письма к тому же были надушены духами Генриетты, и казалось, будто их аромат проник в самые отдаленные уголки комнаты. Одно, два, три, четыре письма! «Должно быть, — думал лорд Харткорт, — она лихорадочно строчила и отправляла письма весь вчерашний день».

Он продолжал смотреть на крупные неровные буквы, а потом с отвращением схватил письма и швырнул их в мусорную корзину. Затем открыл окно. Легкий ветерок с Елисейских Полей, казалось, выветрил последние упоминания о Генриетте из комнаты и из головы лорда Харткорта. Прошлое закончилось, и он не собирался начинать все снова.

Он налил себе «Перье» и сел за стол. Раз уж он здесь, надо заняться работой. Был слишком ранний час для поиска развлечений, да и в настоящий момент женщины его совсем не интересовали.

Лорд Харткорт вскрыл остальные письма из левой стопки, и ему на стол вывалились бесчисленные приглашения на вечера, приемы, обеды, ужины. Приглашения от столь известных и высокопоставленных особ порадовали бы любого, но он слишком хорошо знал, что везде будет повторяться одно и то же. Везде он встретится с одними и теми же людьми, сядет за стол с теми же соседями, с губ которых будут срываться все те же пошлости, а хозяйки будут угощать их одними и теми же развлечениями, отличающимися только затратами.