Лорен растрогалась, услышав слово «семья».

Когда Энджи вернулась домой, там ее ждали пустота и темнота, и во мраке пряталось одиночество. Она закрыла за собой дверь и несколько мгновений постояла в холле, вслушиваясь в собственное дыхание. В этом звуке не было ничего необычного, однако здесь, в доме, который в дни ее юности был наполнен шумом, он почему-то резанул ее слух. Не выдержав гнетущей тишины, она бросила сумку на тумбочку и подошла к стереосистеме в гостиной, вставила кассету в проигрыватель и нажала кнопку «пуск».

Из динамиков полился голос Тони Беннетта, наполнил комнату звуками и воспоминаниями. Это была любимая кассета папы, он записал ее сам. Все мелодии начинались не с начала, иногда со второго куплета. Каждый раз, когда начинала звучать его песня, отец обязательно подскакивал, подбегал к магнитофону и громко восклицал: «А вот это моя самая любимая!»

Энджи улыбнулась этому воспоминанию, но в душе ее не было радости. Казалось, радость навечно покинула ее сердце.

«Папа, я взяла новую официантку. Она старшеклассница. Представляешь, как мама на это отреагировала! Да, а еще она рыжая».

Энджи подошла к окну и выглянула. На темной глади воды серебрилась лунная дорожка. Зазвучала следующая мелодия. «Ветер под моими крыльями» в исполнении Бетт Мидлер.

Ее играли на его похоронах.

Музыка окутывала, грозила утянуть за собой.

— Ведь с ним легко разговаривать, правда? Особенно здесь.

Энджи резко обернулась на звук маминого голоса.

Та стояла у дивана и смотрела на нее улыбаясь. На ней была старая фланелевая ночная рубашка, которую много лет назад подарил ей папа.

Мама прошла через комнату и выключила музыку.

— Мама, что ты здесь делаешь?

Мама села на диван и похлопала ладонью рядом с собой.

— Я не хотела, чтобы ты оставалась одна этой ночью.

Энджи села рядом и прижалась к ней.

— Но как ты догадалась?

Мама обняла ее за плечи.

— Та девочка, — наконец ответила она.

«Как же я сама не сообразила, — подумала Энджи. — Ну конечно же!»

— Мне придется держать ее на расстоянии, да?

— У тебя это всегда плохо получалось.

— Верно.

Мама покрепче прижала ее к себе.

— Просто не торопись, будь осторожна. У тебя доброе сердце.

— Иногда мне кажется, что от него остались жалкие осколки.

Мама издала звук, похожий на тихий вздох.

— В такие минуты нам остается только глубоко дышать, чтобы не впасть в безумие.

— Знаю, — кивнула Энджи.

Они достали колоду карт и до глубокой ночи играли в кункен. К тому моменту, когда они заснули рядышком на диване под пестрым лоскутным одеялом, много лет назад сшитым мамой, Энджи не чувствовала себя одинокой.

Лорен пришла на работу на пятнадцать минут раньше. Одета она была во все самое лучшее: черные джинсы и белую хлопчатобумажную блузку, которую по ее просьбе выгладила миссис Мок.

Она постучала в дверь и немного подождала — никакого ответа. Лорен осторожно открыла дверь и заглянула внутрь. В ресторане было темно, даже очертания столиков едва различались.

— Эй, есть кто-нибудь?

Девочка вошла и закрыла за собой дверь.

Навстречу ей вышла пожилая женщина. Она держала руки в карманах покрытого пятнами фартука. Из-за старомодных очков с толстыми стеклами ее глаза казались огромными. Женщина с прищуром, хмуро смотрела на Лорен, и та почувствовала себя жуком, стиснутым в крепком кулаке.

— Это ты, что ли, новенькая? — строго спросила женщина.

Лорен кивнула, чувствуя, как краснеет:

— Да. Я Лорен Рибидо.

Она шагнула вперед и протянула руку. Против ее ожиданий, рукопожатие женщины было сильным и энергичным.

— А я Мария Десариа. Ты раньше где-нибудь работала?

— Да. Я работаю уже несколько лет. Когда я была маленькой — в пятом или шестом классе, — я собирала клубнику и малину на ферме Магрудера. А еще я работала в «Райт Эйд», с прошлого лета, когда аптека только открылась.

— Собирала ягоды? Я думала, что на такую работу берут главным образом мигрантов.

— По большей части так и есть. В основном. Они платили хорошо — для ребенка.

Мария склонила голову набок и сосредоточенно изучала Лорен.

— Наркотики, побеги из дома и все прочее — такое за тобой водится?

— Нет. Я учусь в школе «Фиркрест», и у меня хороший средний бал — три и девять десятых.

— «Фиркрест»? Гм. Ты католичка?

— Да, — настороженно ответила Лорен. В последнее время стало опасно признаваться в этом. Вопросы вероисповедания вызывали множество проблем. Она приказала себе держаться стойко и не нервничать.

— Что ж, это хорошо, даже несмотря на то что ты рыжая.

Лорен не знала, что на это сказать, поэтому просто кивнула.

— Ты когда-нибудь работала официанткой? — после паузы спросила Мария.

— Да.

— Значит, когда я скажу, что нужно накрыть столы и протереть меню, ты поймешь, что от тебя требуется?

— Да, мэм.

— Столовые приборы вон в том буфете, — сказала Мария и поспешно добавила: — Естественно, это не серебро.

— Ясно.

Они молча смотрели друг на друга. Лорен снова почувствовала себя неуютно.

— Хорошо. Приступай, — наконец произнесла Мария.

Лорен направилась к буфету и с силой выдвинула ящик, отчего столовые приборы громко звякнули. Девочка замерла, понимая, что уже сделала что-то не так. Она обеспокоенно покосилась на Марию, все еще стоявшую в зале и мрачно наблюдавшую за ее действиями.

«М-да, будет нелегко угодить этой женщине, — подумала Лорен. — Очень нелегко».

К концу своего первого рабочего дня Лорен поняла две вещи: на работу нужно приходить в теннисных туфлях и в «Десариа» на оплату квартиры и приличное платье не заработаешь.

И все же ресторан ей нравился. Кормили здесь великолепно. Она старалась изо всех сил и делала все необходимое, не дожидаясь, когда кто-нибудь — в частности, хозяйка, миссис Десариа — даст ей поручение. В настоящий момент она наливала оливковое масло в кувшинчики, стоящие на столах.

— Знаешь, — сказала Энджи, подходя к ней, — этот ресторан мог бы быть очень популярным, если бы сюда приходили люди. На! — Она протянула ей десертную тарелку с куском тирамису. — Присоединяйся ко мне.

Они сели за столик у камина. Дрова потрескивали, на них весело плясали языки пламени.