– Верно, верно… – дружно поддержали его товарищи. – Ежели тут, скажем, хотя бы хутор поставить, то урожай снимать можно ого-го какой!..

– Поставь, – снова вздохнул пятидесятник. – Татары враз налетят, аркан на шею и в Кафу, на невольничий рынок…

– А мы на что?.. – и тут все разом принялись возражать ему: – Вон за нами плоты идут, брёвна только сложить, крепость будет… Пусть тогда татарва сунется, так наподдадим, мало не будет… Ой, братцы, ежели мы ту сакму закроем, это сколько ж народу тут прокормиться сможет…

На переднем струге неожиданно бахнула сигнальная пушка, и сотник, обрывая поднявшийся было галдёж, заключил:

– Ну вот, куда надо и приплыли, а то вы меня всё спрашивали: где да где…

В караване услыхали выстрел. Струги враз повернули к берегу, а бывшие на плотах работные люди принялись загребать своими длинными вёслами. Так они уводили тяжёлые плоты со стрежня, норовя приткнутся ближе к стругам, причаливающим у подножья начинавшегося от самого уреза холма.

Едва сойдя на берег, стрелецкие командиры побежали распоряжаться выгрузкой, а к оставшемуся стоять в одиночестве стрелецкому голове подошёл прятавшийся до этого от жары в каюте розмысл[71]. В руке он держал свёрнутый в трубку план будущей крепости и уже придирчиво осматривал местность.

Голова собрался было что-то спросить у розмысла, но тут вдруг увидел, что к ним торопится незнакомый стрелецкий десятник, одетый в изрядно выгоревший на солнце серый кафтан. Удивлённый его появлением, голова окликнул:

– Кто таков?

Десятник, подбежав ближе, остановился и ответил:

– Старший дозорной заставы…

– Заставы?.. Где? – Голова недоверчиво принялся смотреть в разные стороны.

– Да вон же… – Десятник показал на берег ниже по течению.

Разглядев в зарослях частокол ограды, стрелецкий голова усмехнулся:

– Народу-то у тебя сколько, дозорец?

– Здесь со мной двадцать, – вздохнул десятник и, махнув рукой в сторону степи, добавил: – Да ещё там казаки на вежах[72] сидят…

– И ты что, с ними одними в случае чего здесь татарву удержать должен? – изумился голова.

– Да нет же, – отмахнулся десятник. – Наше дело, ежели татары пойдут, упредить…

Собираясь ещё что-то узнать, стрелецкий голова открыл было рот, но тут к десятнику обратился молчавший до сих пор розмысл:

– Ты лучше, дозорец, покажи-ка мне, где тут Главный брод проходит?

– Да вон же. – Десятник показал на речной плёс почти напротив частокола. – Тут степная Сакма прямо на него выходит…

– Так… – розмысл присмотрелся к плёсу и опять глянул на десятника. – И ещё скажи мне, в половодье вода докуда доходит?

– А я знаю?.. – пожал плечами десятник. – Но здесь, где стоим, заливает точно…

– Ясно… – розмысл присмотрелся к холму. – Значит, будем ставить крепость[73] повыше…

– Ну да, оно конечно… – Десятник будто только сейчас обратил внимание на множество плотов, которые с шумом и криками работные люди вытаскивали на берег, и усомнился: – Вижу, леса у вас много, вот только успеете ли?..

Десятник не договорил, но было ясно, что он опасается очередного татарского набега, и розмысл, перестав рассматривать холм, заверил:

– Успеем. Вся крепость, почитай, готова. Соберём башни, засыплем землёй срубы, поставим пушки – и всё, татарве ходу через Главный брод нет… Вон, сам смотри. – И розмысл показал, как за приткнувшимися к берегу стругами сноровистые мужики, расшив очередной плот, уже вытаскивали из воды особо меченые брёвна, рядком укладывая их на солнцепёке…

* * *

Царь Алексей Михайлович отдыхал в своём любимом Измайлово. Здесь в прудах плескалась стерляди, щуки, каковым вешали золотые серёжки и кликали серебряным колокольчиком, в заповедной роще обитали цапли, на Волчьем дворе натаскивали собачьи своры, а поскольку государь обожал соколиную охоту, тут же жили сокольники.

Главным строением, конечно, был Государев двор с царскими палатами и всякими службами. Ещё там имелся зверинец, птичий двор с павлинами, были регулярный да виноградный сады, где росли яблони, груши, вишни и даже вызревал виноград, а в особой оранжерее цвели тюльпаны.

Окружал же всё это великолепие большой Серебряный пруд, превращая удивительную измайловскую усадьбу в остров, на который вела единственная дорога, что шла по добротно выстроенному из дубовых брусьев мосту длиной чуть ли не в семьдесят сажен.

Иноземцы, порой бывавшие здесь, называли Измайлово увеселительной резиденцией, но это было вовсе не так, поскольку кроме уже названного там имелись Житный двор, Льняной двор, скотный двор, конный и вдобавок выстроили пивоварню, медоварню, маслобойню, мукомольню да ещё Стекольный завод, что делал на цареву потребу посуду.

Ко всему прочему царь Алексей Михайлович любил говаривать: «Делу время, потехе час», и потому в Измайлово при нём постоянно были те или иные приказные дьяки, а сегодня, время от времени поглядывая сквозь слюдяное окошко на свесившиеся через заплот ветви густо разросшихся деревьев, государь внимательно слушал начальника приказа Тайных дел.

Дьяк, стоя за спиной царя, неспешно излагал:

– Как было задумано, присмотрели мы за тем иноземцем Петером Вальдом, и стало нам ведомо, что оный подьячий Первой, взятый до розыска, сказал правду. Первым делом того Петера торговые пути интересуют, и поскольку дорога по сухопутью иноземцам ведома и без царского позволения по ней пройти не можно, то сильно желают они проведать морской путь и кое-кто из них заверяет будто Студёным морем можно того Китая достичь свободно.

– А оно истинно так? – царь отошёл от окна и повернулся лицом к дьяку.

– Землепроходцы наши, – степенно ответствовал дьяк, – путь тот преодолели, но только он зело долгий, и идти морем несподручно, и оттого во многих местах приходилось идти берегом.

– Значит, получается, пройти-таки можно, – заключил царь и предложил: – Давай-ка сами глянем.

Он подошёл к столу, где был разложен Большой Чертёж, и начал внимательно рассматривать довольно подробно нанесённый на карту северный берег. Дьяк неслышными шагами тоже приблизился к столу, какое-то время вглядывался в Чертёж, словно видел его впервые, и только потом сказал:

– Вдоль берега, где наши люди ходят, иноземцам с их кораблями идти никак неспособно, вот оттого они и ладят отыскать в окияне чистую воду, чтоб того Китая достигать без помех и, главное, без твоего, государь, дозвола.