– Ну, рожай, а то сейчас приедем, – поторопил мент.

– Сумма.

– По-братски. Мне еще делиться.

Петр не помнил, сколько у него осталось, но знал, что для обычного милиционера половины будет многовато. Да и не в этом дело. Ментам он никогда не давал, он вообще не выносил взяток – просто потому, что это унижает.

– Только спросить хотел, – сказал Петр.

– Ну?

Он привстал и нагнулся к омоновцу, но в этот момент «газик» качнуло, и Петр, не удержавшись, схватился за автомат. По внутренней стене пронеслись блики от чьих-то фар, в кузове посветлело, и Петр удостоверился, что АКС висит не на плече, а на шее. Он уперся коленом в жесткий кевлар жилета и, рванув автомат, перекрутил ремень. Горло амбала оказалось в петле, но до удушения было далеко. Петр повернул автомат еще раз – уже с нажимом. Омоновец задвигал губами и сполз со скамьи.

– Я хотел спросить, – повторил Петр, затягивая удавку все сильнее. – Кому служишь? Правительству служишь, гнида. А должен? Должен народу, – наставительно сказал он.

Двое в кабине болтали и смеялись, но в короб проникал лишь невнятный бубнеж. Петр отметил хорошую звукоизоляцию и ударил амбала по виску. Откинув приклад и удлинив тем самым рычаг, он встал на него ногами. Это было лишнее – омоновец уже не сопротивлялся.

Чтобы не возиться с запутанным ремнем, Петр отстегнул карабины. Где-то в кармашках бронежилета наверняка лежали запасные обоймы, но искать их не было времени. Выдрав из ладони амбала несколько скомканных банкнот, он лихорадочно ощупал пол, но записная книжка исчезла. Петр потратил около минуты, но блокнот так и не нашел. Все, пора.

Он упер руки в стены и, подтянувшись, саданул пятками по замку. Дверца оказалась слабее, чем он рассчитывал, и второго удара было достаточно. Кузов наполнился свежим воздухом, а внизу, за кривым бампером, помчался ярко-серый асфальт. После непроглядного мрака глаза воспринимали ночь как день, а фонари светили маленькими солнцами.

«Газик» резко затормозил и Петр, борясь с инерцией, толкнул тело в сторону убегающей дороги. Вывалившись, он сделал кувырок через голову, но его продолжало тащить вперед. Осознав, что падение неизбежно, Петр в полете переставил предохранитель. Машина проехала еще метров десять и визгливо, с разворотом остановилась. Как нельзя кстати. Памятуя о том, что на сопляке броник, Петр поднял ствол чуть выше и дал короткую очередь по окнам.

«Цак-цак-цак-цак,” – заходил затвор, выкидывая стреляные гильзы. Справа повисло легкое облачко дыма, и вместе с ним – гнетущая, необычная для города тишина. Переулок продолжал спать. Несколько окон горело, но все они были бледно-желтыми, непроницаемыми, наглухо занавешенными. Ни души. За крутым спуском прошелестели мокрые колеса – переулок вливался в улицу пошире, но этот участок из-за выступающего дома был не виден. Родные места.

Петр подобрал гильзы и попятился к черному прогалу сквера. В машине зашевелились, но достаточно вяло. Ранены. Опыт городской войны подсказывал: добить и забрать оружие, но Петр решил не жадничать. Уйти нужно было достойно и, главное, быстро.

Эти дворы он знал. Старые гаражи, типография и высокий забор монгольского посольства, через который они в детстве любили перекидывать магниевые бомбочки. Детство прошло, а бомбочки остались.

Он сложил приклад и завернул автомат в снятую рубашку. Отстегивать рожок Петр поостерегся – мало ли что. Дойдя до мусорного бака, он закинул в него гильзы, и тут же успокоился. Привычка.

Было немножко зябко, и еще смертельно хотелось курить, а убитые менты не волновали. Пока хватятся, пока пришлют собак, он будет уже далеко, но прежде успеет сделать несколько обманок – как заяц. Та жизнь научила его многому. Эта – только удивляла и подставляла спину. Здесь действовали другие правила, здесь было легче, но Петр ни секунды не сомневался: настоящая жизнь – там.

Там – где?

И все же Петр был спокоен. Память восстанавливалась. Скоро он полностью прозреет и ответит на последний вопрос. Он лишь жалел потерянного блокнота – перед сном придется много писать. Но это куда приятней, чем очнуться белым листом. Не упустить бы самого важного: он не один, есть кто-то еще. Друг, враг – неизвестно. Выясним.

Проснуться, воскресить свое Я и дожить до следующего вечера – как минимум.

Это был самый отвратительный подъезд из всех, что Костя видел. Стену покрывали ржавые потеки, кое-где они проели краску насквозь и образовали неровные язвы. Местами штукатурка облетела до бетона, из которого неизвестные злоумышленники – надо думать, сами жильцы, – зачем-то выковыривали гравий. Почтовые ящики были многократно подожжены, а на сером потолке безвестный дизайнер с помощью спичек вывел сложные, преимущественно матерные граффити. Из открытого подвала мощно перло крысами – Константин решил дышать ртом, но это оказалось еще хуже: воздух был густым и неоднородным, как тройная уха.

Он поправил рубашку и брюки, а вместе с ними заткнутый за пояс пистолет. Его влекло на рынок рядом с метро, где знакомый мужик торговал четками, брелками и прочими зековскими сувенирами, но благоразумие одержало верх. С новым ножом придется обождать, ПМ тоже ничего. Грохота, правда, многовато.

Костя зашел в лифт и уверенно нажал на кнопку «4». Старый друг Димка, обладавший мудреной и баснословно дорогой вещицей под названием «компьютер», просто вставил диск и за несколько секунд нашел по телефонному номеру полный адрес. Костя так и ахнул. Что ни говори, а учитель географии тоже вносил свою лепту – пусть и косвенно. Рыцарь глобуса и контурной карты был существом бесполезным, но это не мешало ему поддерживать отношения с нужными людьми. Вот и Димкин компьютер снова пригодился: сэкономлены лишние сутки. Спасибо, Димка. Плевать, что проведенное с тобой детство – чужое и насквозь фальшивое. То детство принадлежит географу, у настоящего Кости оно было чуть-чуть иным, и все же спасибо. Родина, как говорится, тебя…

Что за черт? Константин потыкал в ряд оплавленных кнопок. Не помогло. Треснул по панели – бестолку. Лифт стоял, вернее, висел где-то между вторым и третьим этажами и не думал двигаться. Помедлив, Костя нажал на «стоп», потом на «вызов». Ничего.

По спине медленно стекла длинная капля. Константин почесал горло, проверил пистолет и вновь занялся кнопками. Через минуту он понял, что лифт не поедет. Прийдя в бешенство, он задолбил ногой по дверям, но опомнился и заставил себя досчитать до десяти. Вместо электрика могли прислать милицию, а ПМ под пиджаком она бы, вероятно, не одобрила.

Костя сел на корточки, при этом лацканы пиджака наморщились, и в колено кольнула заточенная спица. Он расправил полы, спрятал спицу обратно и, зевнув, принялся изучать надписи. Все, как везде. Чтобы увидеть это многообразие подросткового вздора, застревать в лифте было не обязательно.

Вот тебе и выигрыш во времени. Сутки его здесь не продержат, но за два-три часа можно ручаться.

Дом, этот сволочной, сгнивший на корню сарай, издавал какие-то звуки – Косте слышался то скрип, то хохот, то нудное зудение музыки. Где-то наверху, этаже на пятом, раздалась ругань. Каменный мешок лестничной клетки превращал диалог в состязание резонансов, и реплики доносились уже обрезанные: