Путешествие на Майорку… это, это… словно отсрочка приговора. Дольше в Париже я оставаться не могла. Контракт с Сорбонной закончился. Остаться как любовница Александра? Скорее это удел Нади. Можно было бы с головой окунуться в любовь, но не к мужчине на много-много лет младше меня. Александр в роли моего любовника — да, это вполне приемлемо. Но я в роли любовницы… Вроде бы то же самое, однако есть огромная разница. До сих пор мое пребывание в Париже было обосновано договором с университетом, оправдывалось моей профессией. А теперь?

Профессор Муллен был не в восторге от идеи отдыха на жаркой Майорке. Смена климата в моем случае вообще была делом рискованным, не говоря уже об июльском пекле Испании.

— А если у вас снова начнется кровотечение?

Александру о разговоре с профессором я ни словом не обмолвилась — очень хотелось поехать с ним. Разумеется, страх у меня был, но я решила рискнуть. Я бросала вызов своему телу, которое в последнее время то и дело навязывало мне свой диктат. Было уравнением со многими неизвестными, в любую минуту могло захватить врасплох, изменить мои планы — или переодеть в больничную рубаху, или же потребовать ласки любовника. Я даже подумала, что в постели мы составляем треугольник: он, я и оно… Все, что с нами происходило, делалось с его высокого позволения. А теперь я решила противостоять ему, подвергнуться опасности. Вполне возможно, что оно захочет отыграться на мне.

Я позвонила Эве.

— Ты?! Едешь на Майорку?! Одна?

С минуту я колебалась, не рассказать ли ей обо всем.

— Нет… со своими соседями по отелю, с русскими…

Все-таки я не отважилась признаться дочери, что еду с мужчиной.

— С этими Надей и Сашей?

— Ну да.

— Вроде бы Надя уехала в Москву? — продолжала упорствовать в своих расспросах дочь.

— Уехала и приехала снова…

— Ну, тогда хорошего тебе отдыха, развлекайся.

Сомнения Эвы были развеяны, с моими дело обстояло хуже.

До чего же измучили меня эти часы, проведенные здесь, в этом шуме и сутолоке. Зал ожидания аэровокзала мало чем напоминает университетскую кафедру… И все же я выбрала именно это место для своего горького расчета с совестью…

Приземлились мы в Пальме-де-Майорка около полудня. Уже на трапе самолета меня обдало горячим, влажным воздухом. Платье-сарафан мгновенно прилипло к спине, как будто я оказалась в сауне. А ведь оно было как пушинка, из легчайшего шелка. Мне его подарил Александр незадолго до нашего отъезда. Войдя в комнату, я увидела его разложенным на кровати — длинный и очень широкий сарафан на тонюсеньких бретельках, с крупными цветами, разбросанными по бордового цвета полю. «Такой фасон будет меня полнить», — подумала я, но, когда примерила, оказалось, что в нем я выглядела выше и стройнее, даже моложе. На какой-то момент я почувствовала себя молодой и закружилась посредине комнаты, невесомая ткань обвилась вокруг моих ног. И тут вошел Александр. Он даже присвистнул от восхищения.

— Что это за сногсшибательную девушку занесло в мою комнату? — спросил он со смехом.

А мое хорошее настроение разом улетучилось. «Не девушку, — промелькнуло у меня в голове, — а ряженую старуху». Я не должна говорить вслух подобных вещей. И думать так не должна. Я влезла в это платье-сарафан и полюбила его, даже надела в дорогу. В самолете мы потягивали вино, и вдруг у меня сильно закружилась голова. Неужели от вина? Или это мое тело готовит очередной сюрприз? Будь я дома, в Варшаве, махнула бы рукой на такие сигналы, как делала это всю свою жизнь. У зубного появлялась только тогда, когда боль становилась непереносимой и я не могла нормально работать. При простуде и гриппе лечилась сама, а точнее, не лечилась вовсе. Едва таскала ноги, но на занятия в университет приходила даже с высокой температурой. Но теперь — другое дело. Теперь я впуталась в то, что называется любовью. Мне хотелось быть молодой и здоровой, а мое стареющее тело встало преградой у меня на пути. Моя неприязнь к своей телесной оболочке росла, я даже начала побаиваться своего тела. И готова была пойти на все, лишь бы оно позволило мне дотянуть до конца любовного романа хотя бы относительно здоровой.

Приземлившись, мы спустились в просторный зал, где встали в очередь на паспортный контроль. Народу было полно — целое море голов. Я подумала, что мы сможем выбраться отсюда только под вечер, но, как ни странно, очередь пассажиров таяла быстро. На выходе из зала прилета нас встречал родственник Александра. Немолодой мужчина, такого же роста, как и Александр, но довольно тучный. Он прокладывал себе путь в толпе огромным животом, словно бампером мощного джипа. Пуговицы на рубахе навыпуск не сходились на брюхе, и Дмитрий Павлович, представляясь мне, демонстрировал в прорехах свою наготу, которая заканчивалась в районе подбрюшья, где коротковатые брюки были стянуты ремешком.

— Ну и как прошло путешествие? — загремел его бас. — Покажи-ка свою подружку! Очень даже хвалю твой выбор. Я в женщинах разбираюсь….

Наконец мы добрались до его машины. Кресло водителя было отодвинуто до упора — позади него сесть бы уже никто не смог. Александр предложил мне занять место спереди, но я села на заднее сиденье. Они всю дорогу болтали между собой, я сидела молча. Глядела в окно. Пока проносящийся мимо вид не особенно меня вдохновлял — мы ехали по скоростной автостраде, по обе стороны которой виднелись какие-то промышленные строения, высокие трубы теплоцентрали и кирпичные башни за рядами колючей проволоки. Никакой живописности в этом не было, и только когда мы съехали с главной трассы, пейзаж изменился. Появились подстриженные кусты, обсыпанные цветами, разлохмаченные ветром пальмы и другая, неизвестная мне растительность. Теперь дорога шла под уклон. Внизу показались море и разбросанные тут и там среди зелени виллы. Въехали в городок, где жил Дмитрий Павлович. Обернувшись ко мне, Александр рассказывал, что дядя проводит большую часть времени здесь, а на зиму уезжает к дочери в Штаты.

Улочка, на которой стоял дом хозяина, круто взбиралась в гору. Вилла была двухуровневая и имела два отдельных входа. Мы получили ключ от нашей калитки, вошли внутрь через террасу, густо заросшую шпалерной розой. Она как раз цвела, источая сильный аромат, который, к несчастью, мешался с вонью стоящего неподалеку устройства для канализационных стоков.

Внутри было сумрачно и попахивало затхлостью давно непроветриваемых матрасов. Зимой помещение не отапливалось. Мы вытащили матрасы на солнце, и к вечеру неприятный запах исчез. Наша часть дома состояла из двух комнат, ванной и кухни. В кухонных шкафчиках мы нашли столовые приборы и тарелки. Был тут и холодильник, забитый продуктами к нашему приезду. То есть мы могли существовать здесь вполне самостоятельно.

Вечером нас пригласили на ужин, пришли также несколько приглашенных — друзья Дмитрия Павловича, которого Александр называл дядей. Все они жили на этой улочке и так же, как пожилой родственник Александра, проводили здесь большую часть года. За столом разговор вертелся в основном вокруг событий далекого прошлого — о старых добрых дореволюционных временах, которые они, впрочем, не помнили. Их родители, к счастью, вовремя выехали из страны, спасая себя и малолетних детишек. Вспоминали какую-то Анну Николаевну, которая на девяносто шестом году тихо угасла в доме престарелых в Филадельфии.