Когда-то, давным-давно, школьный учитель называл ее «мышонком», что было очень обидно, хотя она точно не понимала почему. Теперь поняла. Кем бы она ни казалась сторонним наблюдателям, в глубине души Хэл была… не мышью, нет, скорее уж крысой – маленькой, мрачной, упорной и выносливой. И теперь она чувствовала себя крысой, которую загнали в угол и которая вынуждена бороться за жизнь.

Хэл вынула градусник изо рта, не выпуская его из рук, набрала побольше воздуха и спокойно сказала:

– Она погибла. Чуть больше трех лет назад, через несколько дней после моего восемнадцатилетия. Ее сбила машина. Она умерла на месте. Водитель уехал. Я была в школе. Мне позвонили…

Хэл замолчала, поскольку не могла продолжать, но дело было сделано.

– О Господи, – сказал, точнее, прошептал Абель, проведя рукой по лицу.

Впервые с тех пор, как она попала сюда, считая и похороны миссис Вестуэй, Хэл увидела настоящую скорбь, и от понимания того, что она только что наделала, у нее заболел живот. Боль Абеля была неподдельная, осязаемая. Хэл стало плохо не только оттого, что она использовала смерть мамы, – этим она подкашивала только себя. Но помимо этого вышло так, что походя она взвалила свое горе на Абеля.

Это живые люди. Она посмотрела на Абеля, лицо которого освещала лампа, и как-то оцепенела. Не вымышленные богатые снобы, которых ты придумала в поезде. Живые люди. И настоящее горе. Человеческие жизни, которыми ты играешь.

Но думать так сейчас Хэл не имела права. Она начала игру и должна через это пройти, выбора у нее нет. Невозможно вернуться к мистеру Смиту и его нетерпеливым коллекторам, а кроме того, к ежедневной отчаянной борьбе за хлеб, за выживание…

– О, Абель, дорогой… – у Митци вышло несколько хрипло.

– Простите, – сказал Абель и, сильно моргая, вытер слезы. – Я думал… Я действительно думал, что примирился с мыслью о ее смерти. Я хочу сказать, мы ведь так долго ничегошеньки о ней не знали. Разумеется, мы предполагали… думали все это время, что она жива-здорова… Мы же не знали. Господи Боже. Бедный Эзра.

Бедный Эзра? Но у Хэл не оказалось времени поразмыслить над этим замечанием Абеля, так как заговорила Митци.

– Ты не думаешь, Абель… – начала она, но осеклась. А потом продолжила с сомнением в голосе, как будто не знала точно, что сейчас скажет: – Ты думаешь поэтому?

– Что поэтому?

– Ну… Завещание. Ты думаешь, она осознала? Ну, что выгнала Мод и, может быть, чувствовала… не знаю… какую-то вину?

– Вроде как хотела загладить вину? – Абель опять пожал плечами. – Честно? Не думаю. Бог его знает, я никогда не понимал мотивов ее поступков и, хотя прожил с ней почти двадцать лет, не могу похвастаться тем, что для меня был ясен ход ее мыслей. Мне не кажется, что вина – чувство, которое она когда-либо принимала во внимание, не говорю уж понимала. Мне бы, конечно, хотелось думать, что это что-то конструктивное, вроде искупления, но в общем-то… – Он замолчал, посмотрел на Хэл и как-то криво усмехнулся, будто желая сменить тему разговора. – Да что меня слушать, все болтаю, болтаю. Бедная Хэрриет вцепилась в термометр мертвой хваткой. Давайте посмотрим, что там.

Хэл протянула градусник.

– Простите, – еще раз повторила она, и на сей раз это не была простая фигура речи. – За все. Завтра я уеду.

Но Абель поднес термометр к свету и, присвистнув, покачал головой.

– Сто один и пять[3]. И речи быть не может, чтобы вы куда-то там уезжали, юная леди.

– Сто один! – вскрикнула Митци. – Господи, помилуй. Определенно вы завтра никуда не сможете уехать, Хэрриет, и слышать ничего не хочу. В любом случае… – Она бросила на Абеля быстрый встревоженный взгляд. – Как хотите, но вам придется остаться. Столько нужно обсудить. В конце концов, теперь это ваш дом.

Теперь это ваш дом.

Теперь это ваш дом.

Эти слова причиняли боль. Пытаясь осознать, что произошло, Хэл лежала в темноте на чердаке, слушая скрип деревьев на ветру, потрескивание в камине и шум моря.

У нее не хватило духу встретиться с Хардингом; Абель с Митци, по счастью, вняли ее мольбе о том, чтобы пораньше отправиться спать. Абель помог Хэл подняться по лестнице, развел огонь и, когда она с трясущимися от усталости и жара руками и ногами стала переодеваться, тактично удалился.

Хэл уже сидела в кровати, когда появилась Митци с подносом, на котором стояла миска супа.

– Боюсь, это всего лишь «Хайнц», – сказала она, поставив поднос на прикроватный столик, но, проверив содержимое, воскликнула: – О нет! Уже холодный. Когда я выходила с ним из кухни, он еще булькал, клянусь!

– Все хорошо, честно, – ответила Хэл. Голос у нее сел, а лицо, несмотря на сырую, холодную кровать, раскраснелось от огня. – Я не очень голодна.

– Да, но вам необходимо поесть. Ей-богу, не так уж много у вас резервов. Эдвард будет через несколько минут, перед ужином он заглянет и осмотрит вас.

– Спасибо, – кротко согласилась Хэл.

Щеки у нее горели не только от жара и огня в камине, но и при мысли о том, какие несчастья она принесла этой семье и как милы с ней были Митци и Абель. Из Брайтона все выглядело иначе, совсем иначе. Рискнуть всем ради того, чтобы выудить пару сотен фунтов у парочки состоятельных незнакомцев, казалось даже изысканным – чем-то в духе Робин Гуда.

Но вот она здесь, в своем имении, и наследство составляет не несколько сотен и даже не несколько тысяч, на которые Хэл позволяла себе надеяться в самых дерзких мечтах, а что-то устрашающе огромное. И ее действия можно назвать как угодно, только не подвигом Робин Гуда.

Однако избранный ею путь не предоставлял выбора. Бешенство Хардинга наводило на мысль о судебном иске, оспоренном завещании и частных детективах. Но теперь поздно поворачиваться и бежать. Она тут застряла – вполне буквально.

Живот сводило судорогами, но под внимательным взглядом Митци Хэл отхлебнула ложку супа и заставила себя проглотить ее.

Когда она подносила ко рту вторую ложку, в дверь постучали, и Митци встала открыть. На пороге стоял Абель со спутанными и растрепанными ветром волосами цвета меда, а рядом с ним красивый голубоглазый мужчина в мокром от дождя плаще. Хотя теперь на его лице красовались густые светлые усы, Хэл узнала гостя по фотографии с «Фейсбука», еще прежде чем Абель произнес:

– Хэрриет, это мой партнер, Эдвард.

– Эдвард! – Митци расцеловала его в обе щеки и только потом провела в комнатку. Высокий, широкоплечий Эдвард, казалось, заполнил ее всю. – Проходи, познакомься с Хэрриет.

– Очень приятно, Хэрриет, – сказал вновь прибывший. Он говорил четко, как человек, получивший дорогостоящее образование, а новехонький плащ был отличного покроя. Однако прежде чем сесть в ноги к Хэл, он стащил его и небрежно перебросил через руку. – Что ж, довольно странный способ знакомства с племянницей, и тем не менее рад. Эдвард Эшби.